Сначала она хотела встретиться с Говардом Муром, чтобы подтвердить свою догадку. Когда она встретилась с отцом Шери и обо всем рассказала, тот печально сказал, что это правда. Сразу после смерти Шери Дарлин Нельсон рассказала ему о последних словах его дочери. Да, он знал, что это была ошибка его девочки, его бедного ребенка, ее ошибка, а не Джерри. Нет, он не станет раскрывать правду, если парень не хочет этого, но если Джерри надумает изменить показания, он поддержит его в суде.

Итак, для Мэгги все сошлось клином на одном человеке.

Мэгги полетела в Чикаго на поиски Бейнбриджа. Как она и ожидала (или, по крайней мере, надеялась), вместо сенатора ей встретился Дж Дж Джадвей. По пути в аэропорт девушка рассказала великому человеку историю Джерри Гриффита. В аэропорту он наконец принял решение. Бейнбридж заявил, что если убедит Джерри признаться в правде, тогда, возможно, и сам наберется смелости сделать то же самое.

— Это все, что я могу рассказать тебе, Майк, — закончила Мэгги. — У тебя есть еще вопросы?

— Нет, — тихо ответил Барретт. — Он посмотрел в окно и увидел, что день клонится к вечеру. — Пойдем, Мэгги.

Они встали, и Барретт сказал:

— Как же ты хочешь отпраздновать победу?

— Быть с тобой.

— Тогда начнем с праздничного ужина.

Когда они пошли по проходу, девушка сказала:

— Я могу немного опоздать. Я попросила Джерри приехать в бар отеля «Беверли-Уилшир» после того, как его выпустят из тюрьмы. Сенатор Бейнбридж собирается присоединиться к нам после пресс-конференции. Знаешь, что мы хотим посоветовать Джерри? Уйти из дома и жить собственной жизнью. Обратиться за помощью к твоему доктору Файнгуду. Я буду оплачивать его счета, пока у него не появятся свои деньги.

— Думаешь, он согласится на это?

— На что?

— Жить одному?

Они подошли к дверям, и Мэгги задумалась над вопросом.

— Не знаю, Майк, не сразу. Свобода штука хитрая, и к ней непросто привыкнуть, но, когда привыкнешь, это великолепно. По себе знаю. И надеюсь, что в один прекрасный день Джерри тоже поймет это.

Они вышли в коридор.

— Если ты будешь занята, — сказал Барретт, — тогда я тоже задержусь здесь. У меня несколько вопросов к Джадвею. Я хотел бы послушать, что он говорит, если он еще не ушел.

— Ты хочешь знать все?

— Есть семь минут, — улыбнулся Майк Барретт, — и я не могу остановиться на шестой.

— Тогда до встречи.

Мэгги Рассел попрощалась и пошла по коридору.

— Только не задерживайся! — крикнул он ей вслед.

После ее ухода Барретт спросил у проходившего мимо полицейского, где находится сенатор Бейнбридж.

— Они недавно перешли на шестой этаж. Телекомпания установила аппаратуру в комнате шестьсот три, и там продолжается пресс-конференция.

Комната 603 во Дворце правосудия предназначалась для проведения пресс-конференций.

В ней стояли три стола из красного дерева. Репортер из «Лос-Анджелес таймс» уступил свое место за центральным столом сенатору Бейнбриджу.

За исключением свободного пятачка вокруг этого стола, который купался в ослепительном свете ламп, помещение было забито до отказа.

Майк Барретт смешался с толпой и прислушался.

Сенатор Бейнбридж, холодный и невозмутимый, сидел за столом и ждал вопросов.

— Итак, сенатор, съемка. Начинайте! — крикнул кто-то.

Сенатор Бейнбридж кивнул, спокойно и внимательно посмотрел в ближайшую камеру, сложил руки и невозмутимо повел свой рассказ:

— Я уже показал в суде немногим более часа назад, что в тысяча девятьсот тридцать четвертом году под именем Дж Дж Джадвея написал книгу «Семь минут». Если вас интересуют подробности, я могу обобщить мои показания и добавить несколько автобиографических деталей. Вы хотите знать всю историю, и вы имеете на это право. Видите ли, друзья, я не только ратую за свободу слова, но и извлекаю из нее выгоду, особенно теперь, когда мне нужно продавать книгу.

Барретт рассмеялся вместе с остальными. Он с радостью заметил, что сенатор тоже улыбнулся.

Потом патрицианское лицо Бейнбриджа посерьезнело.

— Я воспитывался в семье в Новой Англии. Нас было пятеро. Мой отец добился успеха своим трудом. Волевой и честный, он при этом был догматиком и большим самодуром. Мать мало чем отличалась от робкой служанки; две младшие сестры страшно боялись отца, беспрекословно выполняли все его желания и росли ужасно забитыми. На меня, наследника, отец смотрел, как на простое продолжение рода и самого себя. Он считал, что я родился только для того, чтобы помогать ему в деле и унаследовать семейное предприятие.