— Подожди, Майк. Послушай. Я…

— Дай мне закончить, — резко прервал его Барретт. — Ты сделаешь то, что я тебе скажу. Объясни положение Бену Фремонту. Он поймет. Он не захочет пройти через предсудебные процедуры со всеми их требованиями и невыгодной оглаской. Ему будет в десять раз выгоднее признать себя виновным. Штраф за него заплатят. Год в тюрьме… конечно, не шутка, но и не гильотина, и ты можешь возместить ему это деньгами. Как только ты уговоришь Фремонта признать себя виновным, то сразу расстроишь Дункану все представление и обеспечишь будущее «Семи минутам». В процессе какое-то время будут мусолить приговор Фремонту, но скоро о нем все забудут. Если где-то еще выдвинут похожие обвинения против продавцов «Семи минут», по крайней мере они не будут связаны с изнасилованием. После закрытия дела ты сможешь продавать «Семь минут» везде, кроме Оуквуда. Я не сомневаюсь, что ты согласишься со мной. Мы должны признать себя виновными. Давай я прямо сейчас позвоню Дункану и сообщу о нашем решении.

— Майк…

— Звонить?

С минуту в трубке слышалось хриплое дыхание Сэнфорда, жившего за три тысячи миль от Калифорнии.

— Поздно, — наконец ответил Фил. — Я пытался сказать тебе, Майк, что уже поздно.

— О чем ты говоришь?

— Я заявил публично о том, что мы не признаем себя виновными, что будем защищать в суде Бена Фремонта и… «Семь минут». Все, конец.

Не веря своим ушам, Майк Барретт посмотрел на трубку и опять прижал ее к уху.

— Я не ослышался? Ты не шутишь? Сейчас совсем не до смеха.

— Менее часа назад я сделал заявление для прессы. Мы будем судиться, Майк, и нам потребуется все…

— Если ты говоришь правду, единственное, что тебе потребуется, — это смирительная рубашка и с десяток психиатров.

— Майк, ты не даешь мне возможности объяснить. Ты не знаешь или не понимаешь, что здесь происходит, — пожаловался Сэнфорд. — После нашего утреннего разговора меня забросали телеграммами со всех уголков страны, телефон накалился докрасна. Почти все наши самые крупные оптовые покупатели: Бэйкер и Тэйлор, Макклург, «Америкэн ньюс», Рэймар, «Демонестайн», «Букэзин», практически все задавали один и тот же вопрос: что мы собираемся делать с Беном Фремонтом? Если мы отдадим на растерзание Фремонта, значит, отдадим и «Семь минут». Если мы без борьбы согласимся с тем, что Фремонт виновен и заслуживает года тюрьмы, у всех книготорговцев создастся впечатление, будто мы согласны с тем, что «Семь минут» — непристойная книга, недостойная прилавка. Наш отказ от защиты Фремонта фактически означает, что арест может грозить любому книготорговцу, продающему «Семь минут», и мы даже не попытаемся защищать его. Такое ощущение, что американская книготорговая ассоциация говорит мне: или сражайся с цензорами сейчас и останови распространение цензуры, или поставь на «Семи минутах» крест, потому что, если «Сэнфорд-хаус» выкинет белый флаг, никто не отважится продавать ее. Послушай, мы знаем, что происходило в подобных ситуациях раньше, Майк. Говорят, когда «Гроув-пресс» издало «Тропик Рака» Генри Миллера, против книготорговцев было возбуждено более шестидесяти уголовных и гражданских дел. И несмотря на то, что издатель согласился защищать или помогать защищать их всех, другие продавцы так перепугались, что в «Гроув-пресс» вернулось… ты слышишь меня?.. три четверти из двух миллионов напечатанных книг. Когда «Путнам» издало «Фанни Хилл», они не дали никаких гарантий книготорговцам, но, столкнувшись в самом начале с волной запретов и обвинений, быстро поняли, что никто не согласится продавать книгу, если ее не защищать. Поэтому они выбрали ключевые города, где книга подверглась самым жестоким нападкам: Хакенсак, Бостон и Нью-Йорк, — и дали бой цензорам. В результате они добились разрешения читать и продавать «Фанни Хилл». В некотором смысле нам везет больше, Майк. Против нашей книги пока возбуждено одно дело, может, более трудное и сенсационное, чем другие, но в случае нашей победы цензоры в других штатах не посмеют запрещать «Семь минут». Как можно даже не попытаться защитить книгу? Оптовики и торговцы немедленно вывалят мне на колени тысячи и тысячи экземпляров. «Семь минут» умрет, даже не успев родиться. Мне сегодня ясно дали это понять. У меня нет выбора, Майк. Я был в отчаянии. Я был в таком отчаянии, что даже в конце концов позвонил Уэсли Р. Знаешь, что я получил от него? Знаешь, почему он звонил мне после того, как прочитал утренние газеты? Хотел сказать, что сам он всегда знал, что я дурак, но сейчас это подтвердили другие. Причем я не просто дурак, а кретин, если издал Джадвея. А когда я попросил у него отеческого совета и помощи, знаешь, что он мне ответил? «Варись в своем собственном соку». Потом добавил: «Надеюсь, от фирмы еще что-то осталось, и ее пока можно кому-нибудь продать?» Так я оказался один в печке, и весь деловой мир, торгующий книгами, ждал моего ответа. Я медлил и медлил, надеясь, что ты договоришься с окружным прокурором, но понимал, что в любом случае будет поздно и на «Семь минут» ляжет несмываемое пятно пособничества насилию. Поэтому в конце концов я позвал своих людей, и мы составили текст заявления для прессы. Мы еще раз подчеркнули свою убежденность в пристойности «Семи минут» и заявили, что собираемся защищать книгу от ханжей. Мы объявили, что будем отстаивать Фремонта и книгу Джадвея, что не признаем себя виновными, что будем сражаться против Лос-Анджелеса, против страны, против всего света. Я дал слово, что мы используем для этого все наши силы и возможности.

— То же самое почти слово в слово сказал мне окружной прокурор.

— Что?

— Что он использует все силы и возможности, чтобы сражаться с тобой.

— Я… ждал этого, — медленно произнес Сэнфорд. — Ведь ты врал, когда говорил, что у нас нет ни одного шанса, Майк?

Барретту неожиданно стало жаль друга.

— Может, я немного сгустил краски. Я хотел сказать, что не хочу процесса. Все судебные процессы отвратительны и стоят дорого. Нередко после их окончания трудно сказать, кто выиграл, а кто проиграл, потому что две стороны оказываются по уши в дерьме. А это дело особенно трудное. Обвинение будет вооружено тяжелыми орудиями. Конечно, до начала процесса ты тоже можешь успеть вооружиться. — Неожиданно Майк почувствовал усталость. — Ладно, мне надо позвонить прокурору и сообщить, что Фремонт отказывается признать себя виновным. Я очень не хочу этого делать, но, похоже, ты не оставил нам выбора.

— У меня у самого не было выбора, — упрямо стоял на своем Сэнфорд. — Если я сдам Фремонта, прорвет все шлюзы. Это будет означать конец свободы слова в стране.

— Так твоя главная забота — свобода слова, Фил?

— Ну ладно, ты, негодяй. Собственная шея тоже меня беспокоит.

— Это больше похоже на правду. — Барретт невольно улыбнулся. — Если тебя беспокоит собственная шея, позволь мне дать тебе совет и на этот раз последуй ему. Ты сейчас вышел на линию огня, и тебе нужен отличный стрелок. Я хочу сказать, что тебе нужен лучший адвокат в Соединенных Штатах. Ты должен найти его.

— Я уже нашел его.

— Нашел? Отлично. Кто он?

— Ты, Майк. Я нанял тебя вчера. Помнишь?

— О нет, только не это, Фил. Ты меня вовсе не нанимал, — ровным голосом возразил Барретт. — Я просто согласился временно помогать издателю, попавшему в беду. Речь шла о простой формальности: обвиняемый признает себя виновным, и все. Процесс — совсем другое дело. Он может растянуться на недели и даже месяцы, а я занят.

— Ты же сказал, что ушел от Тэйера и Тёрнера. Я бы не стал настаивать, если бы не знал, что ты свободен.

— Фил, я не свободен, — раздраженно поправил его Майк Барретт. — Разве ты не слышал, как я сказал, и не однажды, а целых два раза, что перехожу на новую работу в «Осборн энтерпрайсиз»? Такой шанс подворачивается только раз в жизни. А основное условие моего принятия — немедленный выход на работу. Я объяснил тебе это сегодня утром.

Но сейчас он понял, что придется все вновь объяснять, только на этот раз более подробно и убедительно. Пытаясь скрыть усталость, Барретт рассказал Сэнфорду о своей встрече с Осборном и о предложении миллионера.

— Теперь ты знаешь, почему я не могу быть твоим адвокатом, — закончил он.

— Ты можешь пойти к Осборну и сказать, что выйдешь на работу после процесса, — упрямо заметил Фил Сэнфорд.

— Я не могу ничего требовать от Осборна. Мне и так страшно повезло, что он заметил меня. Послушай, Фил. В Штатах триста тысяч адвокатов, и как минимум двести тысяч из них возьмутся за твое дело и проведут защиту лучше меня. Черт побери, Фил, я ни разу в жизни не занимался делом о порнографии.