Послушав некоторое время плеск волн, Миясэ обернулся:

— Зачем… зачем вы стараетесь меня переманить?

Над солнечными очками Савамуры шевельнулись брови.

— Зачем, говоришь? Да есть у меня к тебе кое-какой интерес.

— …Интерес?

Миясэ не мог понять, что имеет в виду его собеседник. Ему было не понятно, что значит интерес в отношении малознакомого человека. Интерес к успеху фирмы или же личный дело понятное. Если же говорить о личном интересе, то, что это значит в приложении к его персоне, что в нем самом может быть объектом интереса? Тамаки, например, в нем нравились рост, угрюмая неуклюжесть и почти полное отсутствие честолюбия. Как же быть в том случае, когда один мужчина проявляет интерес к другому? Нет, корни такого интереса, скорее всего, кроются в мрачном характере Савамуры, который не способен чему-нибудь радоваться.

— Одним словом, есть у меня к тебе интерес.

— Савамура-сан… может быть, вы меня переоцениваете… Я-то…

Миясэ выдыхает через нос и устремляет свой взгляд на комбинат за каналом.

Такое скверное чувство, будто по спине ползает бесчисленное множество насекомых. За деревянным столом неподвижно сидит мужчина в ожидании информации о покойниках, в нос бьет запах только что отпечатанных газет. В просторном суматошном зале четвертого этажа он, находясь как бы в пещере, спокойно дышит, распространяя вокруг себя тепловатый смрад. Он напоминает средневекового ученого-затворника, окруженного черепами и пыльными томами древних книг.

— Возможно… переоценил. Тебе ведь и тридцати еще нет. Впрочем, это не важно.

От странных слов Савамуры у Миясэ все поплыло перед глазами, но он счел невыгодным как-то реагировать на них. Он лишь рассмеялся про себя, подумав о том, что ведет торг с человеком, до которого ему и дела-то нет. В глаза ему сверкнула золотая оправа солнечных очков Савамуры.

— У меня есть весьма странное хобби… Посмертная маска живых людей… Я рефлекторно представляю себе лицо собеседника после его смерти. Ну, это, конечно, связано с моим детством в семье буддийского монаха. Когда мы жили в городе Ямагата, мне приходилось частенько видеть лица покойников.

— Это нехороший интерес. Какая-то плохая привычка.

Он заметил, как из-под темных очков в уголках глаз Савамуры выступили морщинки.

— Моя молодая сотрудница тоже часто так говорит. Наша бухгалтерша…

От известия, что в газете «Свастика» работают молодые девушки, Миясэ обалдел от изумления. Ему казалось, что офис такой газеты заполнен одними стариками, не важно, как они работают — весело, энергично, или в угрюмом молчании.

— Как бы там ни было, исход жизненной борьбы запечатлен на лице покойника. Ведь при жизни-то люди мало что из себя представляют. Так, клубок ненужных забот. Делают дурацкие газеты, например. Что это, по-твоему, за драгметаллы или вступительные экзамены, а? Что за домашние любимцы — идиотизм, не правда ли?

— Сейчас говорят не любимцы, а четвероногие друзья.

— Что? Ах, извините… Одним словом, хочу сказать, что при жизни человек ничего из себя не представляет.

Миясэ пристально смотрит на свое отражение в темных очках Савамуры. Где-то в глубине угадывались веки собеседника, но его зрачков совсем не было видно.

— Но, Миясэ… Миясэ-сан! Выражение твоего лица и весь твой облик заслуживают особого уважения. Совсем не могу представить себе твою посмертную маску. Попросту говоря, ты как будто уже умер. Вообще ничего нет. Такой здоровяк… и ничего… Это моя похвала, пойми правильно.

Внутри зарождалось недовольство. Миясэ нарочно подставил свое лицо солнечным бликам, отражавшимся от поверхности канала; сощурив глаза, он видел множество ярких светил сквозь свои ресницы. Ничего нет, так? Щупальца коварной насмешки тянулись к нему, обволакивали тело. Вообще ничего нет, — вот так вот брякнуть с бухты-барахты! Да нет же, здесь кроется нечто совсем другое. И вот это-то Савамура и пытается скрыть под личиной насмешки. Да он актер! Гляди, как он театрально склонил голову, поблескивая стеклами очков.

— Послушайте, Савамура-сан…

Тут Миясэ слышит какой-то лязг за своей спиной. Отчаянно заскрипела шаткая пожарная лестница типографии.

— Савамура-сан, да отзовитесь же наконец!

Обернувшись, Миясэ увидел Окуду, смотрящего на них сверху, облокотившись о перила четвертого этажа.

— Ах вот вы где! Уединились и секретничают — это до добра не доведет! Короче, покойничек нарисовался. Звонят вам. Давайте поторапливайтесь. Третья линия.

Увидев наконец Окуду, Савамура нарочито бодро крикнул: «Понял!» — и высоко поднял руку.

— Покойник, говорят. Надо идти. Потом продолжим наш разговор.

Покряхтывая, Савамура поднялся и отряхнул свои вельветовые штаны. Затем снял очки и, помаргивая глазами, положил в карман пиджака. Встав на ноги с рыдающим возгласом, он облегченно выдохнул, будто кончил. Миясэ плюнул в мутную воду канала.

Через приоткрытые губы сверкает белая эмаль зубов.

Придерживая левую ногу Тамаки правой рукой, Миясэ вкладывает свой корень в ее пушистое основание. Другой рукой он обнимает ее за тонкие плечи и касается губами выступившей на белой шее вены. От неожиданного прикосновения та рефлекторно сокращается, и Миясэ нежно лижет это место на ее шее.