Дальше я прочитал вот что:

“Президент будет говорить приблизительно двадцать минут, начиная с девяти вечера, и его речь будет транслироваться всеми главными телевизионными компаниями. Его представит миссис Эльвира Понсонби, исполняющая обязанности президента Дочерей американской революции. В интервью, которое миссис Понсонби дала в своем номере в «Уолдорф Тауэрс», она сказала…”

Прекрасно! Миссис Понсонби будет сидеть справа от президента. Ровно в десять минут десятого, когда президент разойдется и половина населения Соединенных Штатов будет смотреть на него, маленькая капсула, незаметно упрятанная в районе груди миссис Понсонби, лопнет и полсантиметра “Суки” вытечет на парчовую ткань ее вечернего платья. Президент поднимет голову и начнет принюхиваться, при этом ноздри его расширятся и он захрапит, точно жеребец, а потом набросится на миссис Понсонби. Она окажется на банкетном столе, и президент запрыгнет на нее, а шарлотка и слоеный пирог с фруктовой начинкой полетят в разные стороны.

Я откинулся в кресле и прикрыл глаза, смакуя эту прелестную сцену. Я увидел заголовки, которые появятся в газетах на следующее утро: “Лучшее выступление президента”, “Президентские секреты становятся широко известными”, “Президент торжественно открывает порнотелевидение” и так далее.

Послезавтра ему объявят импичмент, а я тихонько покину Нью-Йорк и отправлюсь в Париж. Хотя нет, лучше бы мне улететь прямо завтра!

Я посмотрел на часы. Было почти четыре. Я не спеша оделся. Спустившись на лифте в главный вестибюль, прошел пешком до Мэдисон-авеню. Где-то около Шестьдесят второй улицы я нашел хороший цветочный магазин. Там я купил корсажный букет из трех огромных орхидей. Орхидеи были в белых и розовато-лиловых пятнах. Это мне показалось особенно вульгарным. Таковой, без сомнения, была и миссис Эльвира Понсонби. Цветы мне упаковали в красивую коробку, которую завязали золоченой тесьмой. После этого я отправился назад в “Плазу” с коробкой в руках и поднялся в свой номер.

Я запер все двери в коридор на тот случай, если придет горничная, чтобы застелить постель. Затем достал затычки, тщательно смазал их вазелином, вставил в ноздри и затолкал поглубже. В качестве дополнительной меры предосторожности нижнюю часть лица я закрыл хирургической маской, как это когда-то делал Анри. Теперь я был готов к дальнейшим действиям.

С помощью обыкновенной пипетки я переместил драгоценный кубический сантиметр “Суки” из пузырька в крошечную капсулу. Рука, в которой я держал пипетку, немного тряслась, но все прошло удачно. Я запечатал капсулу. После этого завел миниатюрные часики и выставил точное время. Было три минуты шестого. В довершение всего я настроил часовой механизм таким образом, чтобы капсула лопнула в десять минут десятого.

Стебли трех громадных орхидей цветочник связал широкой белой лентой в дюйм шириной, и мне не составило труда снять эту ленту и прикрепить маленькую капсулу и часовой механизм к стеблям орхидей с помощью нитки. Проделав это, я снова обмотал лентой стебли, а заодно и мое устройство. Затем я снова завязал на коробке бант. Все было сделано отлично.

Потом я позвонил в “Уолдорф” и узнал, что обед должен начаться в восемь часов вечера, но гости должны собраться в банкетном зале к семи тридцати, до прибытия президента.

Без десяти семь я расплатился с таксистом возле входа в “Уолдорф Тауэрс” и вошел в здание. Я пересек небольшой вестибюль и положил коробку с орхидеями на стол дежурного гостиницы. Перегнувшись через стол, я наклонился как можно ближе к портье и прошептал с американским акцентом:

— Подарок от президента.

Портье подозрительно посмотрел на меня.

— Миссис Понсонби предваряет сегодня выступление президента в банкетном зале, — прибавил я. — Президент пожелал, чтобы ей незамедлительно прислали этот букет.

— Оставьте его здесь, и я попрошу, чтобы его отнесли к ней в номер, — сказал портье.

— Нет, ни в коем случае, — твердо возразил я. — Мне приказано доставить его лично. В каком номере она остановилась?

Служащий был поражен.

— Миссис Понсонби живет в номере пятьсот один, — сказал он.

Я поблагодарил его и направился к лифту. Когда я вышел на пятом этаже и пошел по коридору, лифтер смотрел мне вслед, Я позвонил в номер пятьсот один.

Дверь открыла самая огромная женщина, какую мне только приходилось видеть в жизни. Я видел гигантских женщин в цирке. Я видел женщин, занимающихся борьбой и поднятием тяжестей. Я видел громадных женщин племени масаи у подножия Килиманджаро. Но никогда я не видывал такую высокую, широкую и толстую женщину, как эта. И наружности столь отталкивающей. Она вырядилась и тщательно причесалась по случаю самого большого события в своей жизни, и за те две секунды, которые пролетели прежде, чем один из нас заговорил, я смог разглядеть почти все: серебристо-голубые волосы с металлическим отливом, каждая прядь которых была прилеплена там, где нужно, коричневые свинячьи глаза, длинный острый нос, почуявший неладное, кривые губы, выступающую челюсть, пудру, тушь для ресниц, ярко-красную помаду и, что меня особенно потрясло, внушительных размеров грудь на подпорках, выступавшую, точно балкон. Она выдавалась так далеко, что было удивительно, как эта женщина не опрокидывалась под ее весом. И вот этот надутый исполин стоял передо мной, обмотанный с головы до пят в звездно-полосатый американский флаг.

— Миссис Эльвира Понсонби? — пробормотали.

— Да, я миссис Понсонби, — прогудела она. — Что вам угодно? Я очень занята.

— Миссис Понсонби, — сказал я. — Президент приказал мне доставить вам это лично.

Она тотчас растаяла.

— Как это мило! — громогласно заявила она. — Как это чудесно с его стороны!

Двумя своими огромными ручищами она выхватила коробку. Я не препятствовал этому.

— Мне велено проследить, чтобы вы открыли ее, прежде чем отправиться на банкет, — сказал я.