— Вас интересует, кто такие Нана и Лева?

— Именно, — одобрительно подхватил Котелков.

— Я только одно знаю, что они приехали из Харбина два года назад, после продажи КВЖД. Лева учился по классу скрипки у моего отца, а Нана по классу рояля у жены отца…

— Подожди! — перебил Котелков, — не пойму, это что?.. Он у тебя второй раз женился?

— Вам же об отце должно быть больше моего известно, вы же все знаете… С двадцать шестого года у него новая семья.

— Ну, хорошо, договаривай про то.

— Что договаривать?

— Боишься сделать какую-нибудь промашку?.. Так значит, говоришь, шпионы?.. Одну секунду…

Котелков наклонился к столу и стал что-то записывать, но вот он снова поднял голову:

— Ну, дальше?

— Что дальше?

— Слушай, так мы никогда не кончим. Хочешь, я тебе дам совет? — брось дурака валять!.. Нам поручено большое государственное дело. Помоги нам, и мы сможем облегчить твое положение… Так как, насчет помочь нам?

— Это невозможно, гражданин следователь. Или, вы думаете, я сошел с ума, клеветать на отца, на себя?

— Вот видишь, какая ты сволочь! Кто же заставляет тебя клеветать?

Он застучал ногтями о стол, вдруг локоть его соскользнул, он наклонился, выдвинул один из ящиков письменного стола, вынул оттуда какую-то бумагу:

— Ну, хорошо, подойди сюда, ближе, ближе… Вот, читай…

Я чуть не споткнулся о коврик, взял дрожащими руками бумагу. На официальном бланке типографским шрифтом крупно: Мера пресечения. Ниже уже машинкой: моя фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения, национальность… Еще ниже: пятьдесят восьмая статья, пункты шестой, восьмой, десятый, одиннадцатый… Внизу подпись начальника отдела, внизу сбоку синим карандашом: согласен — прокурор, сверху: утверждаю, зеленым карандашом — зам. наркома внутренних дел. Лейтенант Котелков, привстав, заглянул в мои глаза:

— Ну, что?

— Я не понимаю, зачем все это? Это бред какой-то. Вы же сами прекрасно все знаете.

— Больше ничего не скажешь? — спросил он тихо.

— Нет, ничего.

Он обмакнул перо и протянул мне ручку.

— Тогда подписывай.

— Я этого не буду подписывать.

Вдруг — странное дело — лейтенант Котелков положил руку мне на плечо:

— Что, растолковать тебе? Эта же подпись ни к чему не обязывает. Просто подпишешь, что я тебя ознакомил с предварительным обвинением… Ну?.. Ну, чего же ты?

— Так зачем же подписывать, если я не согласен.

Котелков положил на стол ручку, взял у меня бумагу и ее положил на стол, присел в кресло. Вдруг заторопился:

— Мы же будем с тобой еще работать — протокол допроса составлять, а это простая формальность (он повертел в руках"меру пресечения")… это же еще ничего не значит…

— Как?.. Вы говорите, что это не доказательство вины?

— Ну, да, точно. Вот, теперь ясно? Это так — пустой звук, формальность.

— Как же вы можете тогда лишать свободы?

— А у нас такой метод, — откинулся Котелков на спинку кресла, — прямо берем и все.

— Как же это так?

— А так, — прищурил он глаз. Вдруг что-то дрогнуло, лицо совершенно перекосилось:

— Сволочь! Стать в угол! Гад, в угол! Взъерошились волосы, нависли над низким лбом.

Я направился в угол, стал, закрыл глаза. Что же это такое?..

— Ты!.. Не шевелиться!.. Чего трясешься? Стой смирно.

Вот ничего он со мной не поделает, решительно ничего! Когда было вначале — было страшно, а теперь уже вроде не так. А ведь чувствовалось что-то не то… И чуть не каждый день!

"Какое есть предложение?… Кто воздержался?.. Нет воздержавшихся". А ведь когда с Мейерхольдом, не воздержался? А если бы коснулось мамы, дяди? А с Маяковским? Я тогда прямо из школы убежал к нему. Такой вид у него у мертвого был сосредоточенный, а губы детские, добрые… "Товарищи наши из бригады стараются эту выставку продвинуть, за что я им бесконечно благодарен!"

Бригада читает стихи, и я тоже читал. А Альберт Ценнари сидел в застенке у Муссолини, а теперь сидит здесь. Но он не как все, у него же протезы вместо ног. А она нашла себе хахаля. Но Альберт же был ей как муж?"Я не могла с ним жить, он без двух ног".

— М-м-да! На всю ночь зарядились? — спросил чей-то знакомый голос. Задвигалось кресло.

— Нахал, каких мало, товарищ капитан!

— Сиди, сиди, — перебил мягкий басок капитана.

— Уважаемый! (это очевидно ко мне) — было бы неплохо, если бы вы повернулись.

Поворачиваюсь.

Знакомый уже мне по Лубянке капитан госбезопасности смотрит на меня прищуренными глазками. Он весь округлый, голова выбритая, розовая. Вдруг повернул голову к Котелкову:

— А что? Он мне нравится, храбрый парень! Котелков покосился, задвигал бровями. Капитан снова ко мне: