Шрифт:
Трудно объяснить, насколько влиятельны противники лечения СПИДа в Южной Африке. Бринк является адвокатом, имеет важных друзей, и его обвинения публиковались в национальных СМИ — и даже в некоторых западных газетах для геев — как серьезная новость. Я не верю, что кто-нибудь из тех журналистов, которые писали об этом, прочитал Обвинения Бринка до конца. Я прочитал.
Первые 57 страниц представляют собой знакомый материал против антиретровирусного лечения СПИДа. Затем на с. 58 этот обвинительный документ внезапно становится более злобным и беспорядочным, когда Бринк предлагает наказание, которое он считает подходящим для Заки. Поскольку я не хочу, чтобы меня обвиняли в том, что я цитирую выборочно, я приведу здесь весь этот раздел без изменений, так что вы можете судить сами.
«Надлежащее уголовное наказание
Ввиду серьезности и тяжести преступления Ахмата и его непосредственной личной вины в “смерти тысяч людей”, по его собственным словам, я прошу Международный трибунал применить к нему максимальное наказание, предусмотренное статьей 77.1(b) Римского Статута, а именно пожизненное заключение в маленькой железобетонной камере с постоянно включенным флуоресцентным светом, выпуская его под конвоем только для работы в тюремном саду, где он будет в любую погоду, в том числе под дождем, выращивать богатые питательными веществами овощи. Для того чтобы он мог выплатить свой долг обществу, давать ему, как он и требовал, антиретровирусные лекарства под бдительным медицинским наблюдением в полной прописанной дозе, утром, в полдень и вечером, без перерыва, чтобы не позволить ему только имитировать прием лекарств, заталкивать их ему в горло пальцем, а если он будет кусаться, пинаться и кричать, делать ему укол в руку после того, как он будет связан по рукам и ногам, до тех пор пока он не потеряет к ним интерес, чтобы искоренить это мерзкое, гнусное, бессовестное и вредное влияние на человеческую расу, которое убивало и травило народ Южной Африки, в основном черных, в основном бедных, в течение почти целого десятилетия, с тех пор как появилась эта организация.
Подписано в Кейптауне, ЮАР, 1 января 2007 года.
Этот документ был признан Фондом Рата «очень ценным и долгожданным».
Эта история не о Матиасе Рате, или Энтони Бринке, или Заки Ахмате, и даже не о Южной Африке. Это о культуре того, как работают идеи и как их можно разрушить. Врачи критикуют других врачей, академики академиков, политики политиков: это нормально, это полезно, поскольку так совершенствуются идеи. Матиас Рат — это представитель альтернативной медицины, выросший в Европе. Он ничем не отличается от британских деятелей, о которых говорилось в этой книге. Он из их мира.
Несмотря на то что случай этот экстремальный, ни один из сторонников альтернативной медицины где-либо в мире не выступил с критикой ни единого аспекта деятельности Матиаса Рата и его коллег. Напротив, его продолжают превозносить. Я с искренним удивлением наблюдал, как ведущие представители альтернативной медицины Великобритании аплодировали Матиасу Рату на его публичной лекции (у меня есть видеозапись, если кто-либо сомневается). Организации, ратующие за естественное здоровье, продолжают его защищать. Гомеопатическая литература продолжает пропагандировать его работы. Британскую ассоциацию диетологов попросили прокомментировать это, но они отказались. Большинство, если их спросить, уклоняются от ответа: «О, — говорят они, — я ничего толком не знаю». Никто не выступит вперед и не выразит несогласия.
Альтернативная медицина продемонстрировала, что она совершенно неспособна критиковать себя, что она не может отступить от этого даже в случае с Ратом: это касается десятков тысяч практикующих специалистов, писателей, функционеров и т. д. Вот так идеи терпят крах. В заключении к этой книге, написанном до того, как я смог включить эту главу, я утверждаю, что самые большие опасности всего того, о чем в ней говорилось, — культурные и интеллектуальные.
Вероятно, я ошибся.
11. Является ли официальная медицина злом?
Итак, это была индустрия альтернативной медицины. Ее заявления адресованы непосредственно публике, поэтому они распространены гораздо больше; и в то время как ее торговые уловки почти те же, что и у фармацевтической промышленности — мы имели возможность в этом убедиться, — ее стратегии и ошибки более очевидны и поэтому представляют собой прекрасное учебное пособие. Ну что ж, нам следует постараться изменить игру.
В этой главе вам также придется подняться над вашим самолюбованием. Мы не будем говорить о том, что ваш участковый врач иногда спешит, или о том, что врачи иногда грубы. Мы не будем говорить о том, что никто не мог понять, что было с вашим коленом, даже не будем обсуждать, что когда-то вашему дедушке не смогли вовремя диагностировать рак и он зря страдал несколько месяцев перед болезненной, кровавой, незаслуженной и недостойной смертью в конце своей продуктивной и счастливой жизни.
В медицине случаются ужасные вещи, и когда она все делает правильно, и когда она ошибается. Все согласны с тем, что количество ошибок должно быть минимальным, все согласны, что врачи иногда бывают ужасны; если этот предмет вас интересует, я советую вам купить одну из книг по вопросам клинической политики, достойную находиться в библиотеке. Врачи могут быть ужасными, ошибки могут быть смертельными, но философия, управляющая доказательной медициной, — нет. Насколько хорошо она работает?
Вы можете попробовать определить, насколько медицинская практика основана на доказательствах. Это нелегко. Исходя из современных данных, около 13 % всех видов лечения имеют веские доказательства пользы и еще 21 %, вероятно, являются полезными.
Это низкие цифры, но, по-видимому, наиболее распространенные методы имеют лучшую доказательную базу. Еще один способ измерить это — посмотреть на то, какая часть медицинской деятельности является доказательной: взять последовательно несколько пациентов в поликлинике, посмотреть их диагнозы и лечение, которое они получали, а затем выяснить, был ли выбор лечения основан на доказательствах. Эти исследования из реального мира дают более значимые цифры: множество таких исследований было проведено в 1990-е годы, и оказалось, что в зависимости от специальности от 50 до 80 % всей медицинской деятельности является доказательной. Не так уж много, и если у вас есть идеи, как это улучшить, пожалуйста, напишите об этом [37] .
37
Я говорил по разным поводам, что, где только возможно, все способы лечения, по поводу которых есть неуверенность, должны быть рандомизированы, и мы в Государственной службе здравоохранения (ГСЗ) Великобритании находимся в уникальном положении, поскольку можем облегчить этот процесс в качестве подарка всему миру. Вы можете беспокоиться по поводу некоторых решений, которые принимаются Национальным институтом здравоохранения и клинического совершенствования (НИЗКС), но у этого института есть неплохая идея: рекомендовать, чтобы способы лечения — те, где нет убедительных доказательств пользы — финансировались только Государственной службой здравоохранения, когда применяются в рамках испытаний (с грифом «только для испытаний»). НИЗКС часто критикуют — это, в конце концов, политическая структура — за то, что не рекомендует ГСЗ финансировать очевидно перспективные способы лечения. Но финансирование лечения, польза которого неясна, является опасным, что было проиллюстрировано разными случаями, когда оказывалось, что многообещающее лечение приносит больше вреда, чем пользы. Нам долго не удавалось устранить неопределенность по поводу пользы стероидов при травмах мозга: испытания (CRASH) показали, что десятки тысяч людей умерли зря, поскольку фактически стероиды приносили больше вреда, чем пользы. В медицине информация спасает жизни. — Примем. авт.