День завершался в монотонном дурмане пыли, шума, жары и скуки, не говоря уже о болях в спине, вызванных примитивным устройством багги. Вскоре после того, как мы отправились, я уже чувствовал настойчивую необходимость глотнуть воды, но сдерживался, хоть и значительным усилием воли. Отчасти это было для того, чтобы поддержать свое положение среди столь многих отчаявшихся и не имеющих способностей к выживанию личностей, которых я должен был вести своим примером; кроме того, я знал, что позволить себе первый глоток сейчас значило испытать на себе муки жажды гораздо скорее и вдвое мучительнее. Если нам предстояло найти ту воду, на которую надеялся Колфакс, я мог бы подчиниться подобным порывам с чистой совестью (насколько, в принципе, она у меня может быть чиста), но, если нам предстояло разочароваться в этом нашем устремлении, у нас не оставалось бы иного выхода, как перейти к предложенной Норбертом схеме водных рационов, и в этом случае мне определенно следовало оставить некоторый личный запас на то время.

Дорога, которой мы следовали, уводила нас прочь от главного шоссе, и очень вовремя. Оглядываясь назад с помощью ампливизора, я смог, несмотря на тряску нашего неровно идущего транспортного средства, разглядеть группу орочьих байков и грузовиков, быстро движущихся по нему. Опасаясь, что мы будем замечены и привлечем преследователей, я предупредил Гренбоу и его команду, но зеленокожие не обратили на нас никакого внимания — несомненно, приняли нашу автоколонну развалюх за одну из своих, если вообще заметили. Я облегченно выдохнул, довольный, что мое мнение касательно того, куда отправиться нашему отряду, оказалось верным, и нашел в себе даже достаточно такта, чтобы не напоминать об этом Тайберу.

— Похоже, мы от них улизнули, — сам признал сержант.

Я согласился, при этом позволив себе немного осторожности в голосе:

— По крайней мере на данный момент.

Я включил в передачу остальных, кроме Колфакса, которому не нужно было знать подробности происходящего.

— Не расслабляемся. Впереди могут еще оказаться отдельные единицы [64] и группы врага, что-нибудь ищущие.

Ответом мне был хор заверений в том, что все остаются начеку, и я снова уселся, обнимая болтер, ожидая малейшего признака нападения, которое, впрочем, так и не произошло.

Вскоре после полудня нам пришлось остановиться, и Колфакс прибежал к моей машине, чтобы переговорить с глазу на глаз. Несмотря на то что он не испытывал сложности в обращении с микрокоммуникатором, дорожный рабочий не чувствовал себя спокойно, обмениваясь по нему какой-либо информацией, особенно когда ему приходилось быть носителем дурных вестей.

— Если поблизости есть вода, то за тем гребнем, — без всякого вступления выложил он. — Но, как я понимаю, ее не будет.

Он повел указательным пальцем, едва ли не столь же грязным, как у Юргена; хотя, если быть честным, я и сам был к тому времени здорово покрыт похожей коркой. Дорога, которой мы следовали, за время, прошедшее с начала пути, перестала быть достойной называться этим словом, превратившись в просто немного более ровный участок плотно укатанной грязи, поверх которой скользил песок, поднимаясь тонкой удушливой пленкой в воздушных потоках, вызванных нашим продвижением, и превращаясь в нашу личную маленькую песчаную бурю. Какими должны быть условия путешествия в хвосте автоколонны, совершенно скрытой облаком песка, я мог только воображать (и весьма живо, почему я и выбрал для себя и Юргена второе место в ряду машин, вместо того чтобы засунуть нас в середину, где мы были бы лучше всего прикрыты от вражеского огня).

— Откуда вы знаете? — спросил я, разматывая комиссарский кушак, прикрывавший мое лицо от пыли, наподобие импровизированной маски. Несмотря на такую защиту, горло, казалось, было покрыто слоем этой мерзости, и я сделал четко отмеренный глоток воды из своей фляги, прежде чем продолжить разговор. Казалось, мне пришлось проглотить целый комок песку, но, когда я снова заговорил, внутренне борясь с желанием осушить всю емкость и вместо этого опуская ее на место, мой голос звучал намного чище. — По мне, так все одно и то же.

— В том и беда, — отозвался Колфакс.

Я слез с машины, благодарный за возможность размять свои затекшие и болящие конечности, и Юрген, как и обычно, присоединился, встав у меня за плечом. Он нес лазган и теперь отнял от него одну руку, чтобы убрать ото рта тряпку, которую повязал на лицо в качестве маски.

— Что-то не так, сэр?

— Сейчас выясним, — ответил я, окинув взглядом машины, которые постепенно появлялись из оседающего облака поднятой нами же пыли, делающей их одинаково окрашенными в цвет пустыни.

Маленькие пассажиры того же объединившего все цвета сырой красной глины посыпались из них, указывая на нас и жестикулируя, очевидно недоумевая, чего мы ждем. Ну, отлично, этого только нам и не хватало.

Я включил микрокоммуникатор и объявил:

— Остановка на отдых. Передайте по цепочке. Никто не должен уходить за пределы видимости своей машины.

Это должно было приглушить любые другие предположения и удержать любопытных от того, чтобы последовать за нами. Но чтобы убедиться в этом окончательно…

— Раздайте немного еды. Одну плитку на человека и чашку воды.

Это вполне укладывалось в рекомендации Норберта, да и как раз пришло время чем-нибудь перекусить. Как я и ожидал, этого оказалось более чем достаточно, чтобы занять мысли гражданских, а солдатам подкинуть работку в виде распределения пищи и воды.

Если уж на то пошло, теперь, когда возникла сама мысль о еде, я тоже почувствовал голод. Вытащив пару питательных плиток из кармана штанов, я протянул одну из них Колфаксу, в то время как Юрген сам добыл себе одну откуда-то из глубин своего обмундирования. Несмотря на подобное хранение, кажется, ни одна из этих плиток особенно не пострадала, и на вкус они оставались так же хороши, как и всегда, — что в их случае заключалось в полном отсутствии какого-либо вкуса. Несмотря на сей факт, пайки позволили унять первый голод, и, когда мы добрались до гребня, я обнаружил, что пребываю в несколько более оптимистическом настроении.