— Для этой цели вы бы пустили в ход не только ружье и пистолет, но и нож?

— Если нужно, да.

— Вы интеллигентный юноша. Не думаете ли вы, что нож куда более варварское и жестокое оружие, чем ружье и пистолет?

— Я думаю, что пренебрегать оружием, которое может пригодиться в случае необходимости, — трусость и идиотизм.

— Признаете ли вы, следовательно, что ваши действия были направлены против безопасности государства?

— Нет. Государству, в котором подобные действия возможны и необходимы, постоянно грозит опасность.

— При всем том вы были готовы пустить в ход оружие?

— Разве это не очевидно?

— Вполне. Теперь скажите, почему вы надели форму артиллериста?

— Это уже не форма артиллериста.

— Вы отрицаете, что на вас была артиллерийская форма?

— Артиллерия национальной гвардии расформирована. Форма ее больше не является артиллерийской формой.

— Глупый ответ, арестованный Галуа. Артиллерия была расформирована, значит с этого дня никто не имеет права носить ее форму.

— Не вижу логики.

— Вы — нет, но судья может увидеть. А у вас есть возможность заняться логикой во время предварительного заключения в Сент-Пелажи.

Следователь сладко улыбнулся.

В тот же день «салатная корзинка» доставила Галуа в Сент-Пелажи. Равнодушно выслушал он громкие приветствия.

— Вот он, наш великий ученый Галуа. Добро пожаловать!

— Мы знали, что ты покинул нас ненадолго.

— Он любит нас! Он должен был к нам вернуться.

Заметив светлые волосы и хорошо знакомое лицо, Эварист чуть оживился. Он кинулся к Распаю. Они пожали друг другу руки и в один голос сказали:

— Рад, что ты здесь, старина.

И рассмеялись над собственной глупостью.

25 июля 1831 года

В тот день Распай писал одной приятельнице:

«Для «чистой» публики в Сент-Пелажи только что открылась новая столовая. Ее содержит один заключенный: без патента, без специального разрешения, но и без препятствий. Обслуживают в ней, как в ресторане или в кафе. Там можно найти все, что по правилам запрещается продавать в общей столовой. Рекой льется кофе и ликер. Запрещенная водка передается через решетку в паре ботинок, которую каждый день приносит одна женщина и снова берет как бы в починку. Тюремный смотритель, сопровождающий эту даму, принимает запах спиртного за запах венгерской кожи. Да и как можно подвергать хоть малейшему сомнению правдивость хорошенькой женщины, которая каждое утро, перед тем как идти в тюрьму, наносит визит начальнику отдела тюрем в департаменте Сены мосье Паризо?

Эта столовая приводит меня в отчаяние. Наши светские любители выпить кончают тем, что затаскивают сюда самых благородных из находящихся здесь юных товарищей.

— Идем, идем, бедный мой Эварист! Вы должны быть с нами! Попробуйте выпить этот стаканчик! Без женщин, без доброго вина человек не мужчина!

Отказаться принять вызов — значит струсить. А в тщедушном теле бедняги Эвариста кроется столько храбрости, что он отдал бы жизнь за сотую часть самого незаметного подвига. Бесстрашный, как Сократ, принявший чашу с ядом, он хватает стаканчик и опорожняет его одним глотком, правда зажмурив глаза и скривив губы. Второй стакан осушить не трудней, чем первый. С третьим новичок теряет чувство равновесия. Триумф! Победа! Слава тебе, тюремный Вакх! Ты опьянил чистую душу, которой вино омерзительно!

Пощады, пощады этому ребенку, такому слабому и мужественному! На челе его три года занятий проделали глубокие борозды, какие могут проложить шестьдесят лет ученейших размышлений. Во имя науки и добродетели дайте ему жить! Через три года он будет великим ученым.

Но полиция не верит в существование ученых такого склада. Какими ничтожными показались бы секретари и начальники департаментов — эти люди, на которых и ученые мужи взирают с почтением, эти святоши или либералы, смотря по инструкции, — если бы зерна, посеянные этим молодым ученым, дали ростки в нашей несчастной стране?

Я не сомневаюсь, мадам, что Галуа вызвал бы у вас интерес и уважение. О, если бы у него была такая сестра! Он забыл бы о матери!

Тринадцатого июля этому ребенку сказали, что на другой день все верные патриоты готовятся с оружием в руках защищать свои убеждения. Он ответил: «Мы с другом будем там. Подрастем на несколько дюймов». И оба появились в полном артиллерийском обмундировании, с оружием и снаряжением. Набили карманы пулями, порохом и пистолетами всех сортов. И можете не сомневаться: если бы Галуа вернулся с битвы, он не принес бы назад ни грамма своих боевых припасов. Уверяю вас, сообщники Галуа боялись его присутствия на демонстрации 14 июля не меньше, чем сама полиция. Я убежден, у них стало легче на душе, когда они узнали, что он арестован. Мало ли что можно ждать от достойного человека, рассчитывающего все действия с математической точностью?

Однажды Галуа бродил по тюремному двору с видом человека, лишь тело которого на земле, а дух витает в облаках. Он весь ушел в свои мысли. Завсегдатаи столовой начали задевать его криками из окна: «Эй вы, двадцатилетний старичок! Мало того, что вам не под силу пить, вы и понюхать вино боитесь!»

Он поднялся наверх, прямо навстречу опасности. Единым духом опорожнил бутылку и швырнул ее в голову наглому задире. Как справедливо было бы, если б Галуа убил его на месте! Ведь ему дали бутылку водки!