Тогда же увидело свет и воззвание, подписанное Бакинским комитетом РКП (большевиков). В нем подробно излагался ход событий за последние дни, разоблачались ложь и клевета, распространявшиеся против большевиков, объяснялось, почему принято решение об эвакуации революционных военных сил.

Воззвание заканчивалось словами: «…город будет спасен не белым флагом действительно трусливых аветисовых и амазаспов… и не мифической помощью англичан и их прислужников, а войсками рабоче-крестьянской России, идущей к нам на выручку, советскими войсками.

Товарищи рабочие! Идите под знамена отряда т. Петрова, под знамена дорогой нам рабоче-крестьянской России, откуда он прислан!

Да здравствует борющийся бакинский пролетариат!

Да здравствует Великая Российская Социалистическая Республика Советов!»…

Почти все суда были нефтеналивные, с низкими покатыми палубами. На них грузили орудия и снаряжение. Приторно пахло нефтью. В загонах из толстых досок косили испуганные глаза отощавшие армейские кони.

Беспрерывно плакал чей-то грудной младенец, и мать качала его на руках, испуганно поглядывая на комиссаров: как бы из-за этого плача не ссадили ее с парохода, ведь мешает, но Фиолетов подошел к ней, по привычке пошарил в карманах — нет ли конфетки? — и смутился, потому что конфет сам не видел целую вечность, пощелкал перед ребенком пальцами, и малыш замолк, заморгал глазами и успокоился.

В Баку оставалась мать, никуда не захотела ехать, да и куда поедешь с лежачим отчимом. Фиолетову стало стыдно, что он так редко в последнее время бывал у матери. Может быть, еще успеет? Он уже собрался сказать Шаумяну, что поедет в Белый город, как подошел дежурный.

— Товарищ комиссар, там к вам какая-то старуха просится. Пропустить?

У Фиолетова екнуло сердце, он пошел вместе с дежурным к перекрестку, где стоял часовой, и увидел мать, в черном платке, несмотря на жару.

— Вот, Ванюша, проститься пришла… — сказала она жалобно и протянула ему узелок. — Тут твои коржики любимые, может, погрызешь.

Он обнял мать и прижался щекой к ее щеке.

— Прости, мама…

— Да что ты болтаешь, Ванюша, разве ж я не знаю, какая у тебя колгота!

Прибежал запыхавшийся Абдула и стал прощаться. Фиолетов отвел его в сторону.

— Пожалуйста, присмотри за матерью, совсем старая стала.

— Хорошо, Ванечка, все сделаю… Ну…

Они порывисто обнялись.

— Все будет хорошо, Абдула. Передай отцу, что я не бегу из Баку. Мы скоро вернемся.

Абдула молча, рассеянно кивнул головой. Подошел Азизбеков.

— Не падай духом, балаханный! — так он в шутку называл Абдулу. — Адреса явок я тебе передал. А теперь… — он протянул руку.

Шаумян ехал вместе с сыновьями, они стояли рядом с отцом, по-взрослому спокойные и понимающие, что здесь происходит.

— Поднимайтесь на борт, товарищи, сейчас отойдем, — сказал Джапаридзе и, прищурясь, долго смотрел в сторону моря, по которому ходили белые сердитые барашки.

В последнюю минуту пришел встревоженный Коргасов и сообщил неприятную новость. Канонерская лодка «Каре», которая должна была сопровождать суда до Астрахани, остается в Баку.

— Так называемый «товарищ» Айолло и иже с ним успели побывать на лодке и уговорить команду отказаться от своего обещания.

Все семнадцать судов остались без защиты.

Пароход «Иван Колесников», на котором ехали комиссары, отошел первым. Фиолетов стоял на палубе и махал рукой провожавшим, пока их было видно.

За бухтой море бушевало вовсю. Фиолетов привык к сердитому Каспию, к его повадкам, штормам, к огромным волнам, но все это он видел с безопасного берега. В открытом море было страшнее. Огромные волны накидывались на пароход, клали его то на один борт, то на другой, поднимали, словно щепку в весеннем ручье, и швыряли в разверзшуюся черную бездну.

— Что будем делать, Степан Георгиевич? — спросил Полухин.

— Вы, Владимир Федорович, моряк, вам и решать, — ответил Шаумян.

— Мое мнение — переждать шторм у Жилого. Зайдем за остров и ляжем в дрейф.

Фиолетов легко переносил качку, но все же обрадовался, когда шторм к утру поутих, и вместе с Джапаридзе вышел на залитую солнцем палубу. Небо очистилось, я горизонт словно отодвинулся.

Фиолетов оглядел море и увидел три отставших судна, которые быстро приближались. Он узнал их — «Ардагап», «Астрабад», «Геок-Тепе»; все они теперь находились в распоряжении «Диктатуры Центрокасния».

— Не правится мне все это. Может быть, нам уйти? — спросил Фиолетов.

— Поздно, Иван Тимофеевич, — ответил Петров. — Они уже на расстоянии пушечного выстрела.

Было видно, как с «Астрабада» спустили на воду катер с какими-то людьми и он быстро пошел в сторону стоявших на якоре судов.

Уже можно было различить, кто там на катере: правый эсер Абрам Велунц, дашнак Аракельян, председатель «Диктатуры» меньшевик Садовский, моторист, матросы. Садовский поднес ко рту рупор.

— От имени «Диктатуры Центрокаспия и Временного исполнительного комитета» предлагаю всем судам, как незаконно захваченным большевиками, немедленно вернуться в Баку, а красноармейцам сдать оружие.