Обучая молодых служителей церкви, Эдвардс говорил: «Чтобы гореть и светить, нужно быть рядом с Богом, держаться Христа, дабы воспламеняться от Него. Нужно всем сердцем искать Его лица, общаясь в молитве с Тем, Который есть источник, бьющий светом и любовью» [97] .

Когда Эдвардс только начинал свое служение, он сказал: «Год за годом я проводил большую часть своего времени в размышлениях о святости. Часто, прогуливаясь в лесу по уединенным местам, я пребывал в размышлениях, монологах, молитве, разговоре с Богом; по своему обыкновению я распевал свои мысли. Почти всегда, куда бы ни пошел, я радостно молился. Казалось, что молитва — часть меня, она была подобна дыханию, вырывающемуся из моего горящего сердца» [98] .

Помимо уединенной молитвы, Эдвардс использовал и совместную молитву: он стал горячим участником большого молитвенного движения, начавшегося в то время в Шотландии. Он написал книгу с очень длинным названием описательного характера: «Смиренная попытка способствовать полному согласию и явному единению с Божьими людьми через необычайную молитву о возрождении религии и продвижении Царства Божьего на земле» [99] . Тайная молитва проповедника и совместная молитва верующих имели своей целью явить миру, по милости Божьей, силу Духа.

Хорошая проповедь рождается из хорошей молитвы. И такая проповедь, благословленная Святым Духом через молитву, может явить такую же силу, которая привела к Великому пробуждению во времена Эдвардса.

Хорошая проповедь невозможна, если проповедник не пребывает в духе смирения, если не прислушивается к чужой боли. Да, Иисус обладал всей властью и силой. Но люди стремились к Нему потому, что Он был кроток и смирен сердцем (Мф. 11:28,29). Поэтому рядом с Ним люди находили покой:

Каждому проповеднику, исполненному Духом, нужно уметь смягчать нежными словами любое Божье обетование, а слезами — каждое слово обличения:

Один из секретов силы Эдвардса как проповедника заключался в его смирении и кротости, которые сквозили в его проповедях, посвященных разбору не-приятных и трудных проблем. Вот послушайте: «Все достойные чувства — это смиренные чувства. Истинной христианской любовью является смиренная и кроткая любовь. Желания святых хотя и пылки, но скромны, ибо их надежда — это кроткая надежда; их радость, даже очень сильная, — это кроткая радость, оставляющая христианина нищим духом, беззащитным ребенком, открытым для всепроницающего смирения» [100] .

Истинная духовная сила, льющаяся с кафедры, не имеет ничего общего с шутливостью. Практически невозможно разбудить черствые сердца и пронзительными криками. Писание убедило Эдвардса, что «смиренные чувства не делают человека бравым, рвущимся в бой; пожалуй, напротив, они заставляют говорить его с трепетом» [101] . Святые благословения изливаются на тех, в ком есть кротость и трепет: «А вот, на кого Я призрю (говорит Господь): на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2).

Поэтому, считает Эдвардс, служитель церкви должен взращивать тихий дух, подобный тому, какой имел Агнец, Дух Христа. «Такой же дух прощения, милосердия, пылкой любви и обильной снисходительности; такое же стремление пожалеть униженных, плакать с плачущими, подать руку помощи тем, чьи души и тела в беде, услышать просьбы нуждающихся и ответить им, успокоить огорченных; такой же дух снисхождения к нищему и дух кротости и смирения к слабому; великую и всепоглощающую любовь к врагам» [102] .

Если мы хотим увидеть подобный дух смирения в прихожанах наших церквей, то нам необходимо взращивать его прежде всего в нас самих. А этого не случится, по мнению Эдвардса, до тех пор, пока мы не осознаем нашу пустоту, беспомощность и ужасную развращенность. Вся жизнь Эдвардса была похожа на колебания маятника между смирением пред Богом за грехи и восхищением победой в Спасителе: «Как часто с момента моего появления в этом городе мне открывались отвратительные виды моих грехов и подлостей. Я видел их так отчетливо, что зачастую, не в силах остановиться, подолгу плакал о них. Иногда из-за этого мне приходилось прятаться от людей» [103] . Нетрудно представить себе всю глубину искренности чувств Эдвардса и то, какое влияние они оказали на его проповеди.