118. Но так как не было для него воли Божией скрываться до конца [своих дней], но нужно было, чтобы, наконец, благодать, которую он обильно стяжал свыше, явила себя, даже если это было для него нежелательно, всепроникающий и всем руководствующий [Божий] Промысел побудил оставить [домашний] очаг и привел к святому мужу в монастырь некую бедную женщину. Она носила на руках ребенка лет четырех, расслабленного и недвижимого, страшно изнуренного болезнью, почти не оставлявшего надежды на то, чтобы остаться ему в живых. Терзаемая сразу двумя несчастьями, — бедностью и тяжелой болезнью родного ребенка, — она жестоко страдала и проливала потоки слез. Поэтому, взойдя на лестницу, ведущую в церковь святой Марины, потихоньку положила она ребенка на помосте и поспешно удалилась, дабы из двух несчастий, ее угнетавших, избрав одно, получить короткую и малую передышку. Когда же пришли жившие возле монастыря и святого мужа монахи и увидели, что лежит ребенок, совсем иссохший, совсем недвижный, безгласный, с дико вытаращенными глазами, испуская непрерывно тяжкие вздохи, по которым только и можно было узнать, что он жив, они сообщают святому об этом ужасном и невыносимом зрелище. А он, вынув из ящика посох, на который опирался и помогал себе в старости и телесной немощи, вышел, чтобы самому взглянуть на душераздирающее зрелище, которое уже и не было ребенком. Когда же он взглянул своими полными сострадания глазами и увидел то, на что только и были устремлены взоры смотрящих, — зрелище потрясающее и приводящее в трепет, — он заплакал над ним и восстенал из глубины сердца, пораженный как самим увиденным, так и тем, до какой степени простирается действие лукавого против творения Божиего. Затем, обратившись к нам, обступившим его, блаженный говорит: "А вы-то что думаете об этом ребенке и чего хотите?" Мы же все единодушно ответили: "Надо уже похоронить его и предать земле, он, конечно, мертв и вот-вот испустит последний вздох". "Нет, это не так, — сказал [святой], — вы дали мне ответ, не подумав". И, отложив посох, святой старец нагнулся, взял на руки дитя и положил его на кресло, сидя в котором он отдыхал в священных собраниях. А нам он приказал принести лампаду, висевшую перед [иконой] святой Марины, взял оттуда масло, помазал этого страшно иссохшего ребенка, потом помолился и осенил его крестным знамением. Как возвеличил ты, Царю Христе, святых твоих! Тотчас же ребенок, чудом в себя пришедший, возгоревшись жизнью и обретя силу и здоровье от одного только наложения этих святых рук, встал на ноги — ребенок, который всю свою жизнь лежал неподвижно, — схватился за кресло святого, затем стал ходить и прыгать по церкви, хватаясь за скамьи, и, как водится, искал еду. Когда же ребенок насытился, то [этого] виновника несчастья и бедности матери отдали ей. Это из его явных чудес.

119. Некая иная женщина имела сына — юношу цветущего возраста и прекрасной наружности. Лукавый преследовал ее завистью, и сын, которого она носила, был сокрушаем нечистым духом, бесновался и испускал, пену. И вот, движимая Промыслом свыше и благодатью, приносит она сына в обитель к святому. Поднявшись по лестнице, она остановилась у входа в церковь и стала молиться Богу за сына. Затем женщина попросила о том, чтобы святой принял ее и она повидалась с ним; ему передали ее просьбу. Христоподражательно доступный всем — мужам, женам, детям, старикам, юношам, странникам, знакомым, всякому человеку — он подходит к ней спокойной и тихой походкой, по обыкновению держа в руках свой посох и опираясь на него. Когда она со слезами и верой коленопреклоненно почтила святого, а юноша собственными своими глазами узрел ангелоподобный облик его, нечистый дух поверг его на землю и крутил его, лежащего, скрежещущего зубами, испускающего пену и блеющего, словно козел. Увидев, как юноша мучим демоном и катается по земле, святой пожалел его, вздохнул о нем из глубины души и заплакал перед образом Иисуса Христа-Бога, написанным над вратами. Вознегодовав и запретив [нечистому] духу, говорит (а мы слышали): "Бес лукавый и нечистый! Да запретит тебе Господь Бог мой! Изыди из творения Божия!" Сказал [так] и, взяв масла от лампады пред иконой, помазал страждущего, дал ему руку, поднял его и отпустил здоровым домой вместе с матерью. Тот уже никогда не страдал больше от бесовского нападения.

120. Однажды святой отъехал на родину, в отчий дом. И когда он оказался возле очень большой реки Галлос, протекающей по Вифинии, он заметил, что стоящий на берегу рыбак ловит рыбу удочкой и сетью. Увидев его, святой спросил, нет ли у него на продажу рыбы. А тот [ответил]: "Много я потрудился, досточтимый отче, от самого рассвета до нынешнего, как видишь, девятого часа дня и совсем ничего не поймал ни для собственного пропитания, ни на продажу". Тогда святой сказал: "Закинь удочку от моего имени и, если с Божией помощью ты поймаешь что-нибудь, прими от меня деньги как цену за пойманную рыбу, а я возьму то, что ты поймал". И рыбак быстро, как только смог, закидывает удочку на середину реки и, — о, Христе, чудеса и силы святых твоих! — не прождав и малого времени, он вытаскивает удочку и рукой снимает с нее огромную рыбу. Когда же, вопреки всякому ожиданию, рыбак увидел пойманную им великую рыбу, он хватает ее и прячет под свою одежду. И говорит святой: "Получи то, о чем мы условились, и дай мне рыбу, пойманную во имя мое". Рыбак же отвечает: "Мне нужна она для одного патрикия, я ее не продам". А святой, уразумев порочность его и неправоту души его, оставил его и, отошедши немного, проклял неправедного. И тотчас же рыба, выскочив из его одежды, высоко подпрыгнула и бросилась на середину реки, оставив неразумного, как и раньше, ни с чем.

121. Был у этого блаженного мужа друг по имени Орест, [проживавший] возле гавани Хрисополя. Человек этот ни в чем не нуждался, имея изобилие и достаток средств. Многим владея, жил он счастливо в своем доме с женою и детьми. Но позавидовал ему из-за его процветания завистник-демон и, потихоньку подкравшись, напал на него, свернул ему весь рот до уха, и он лишился речи. На носилках отнесли его домой, к жене и детям. Когда жена увидела мужа, а дети отца, внезапно пораженного таким страшным недугом, не подающего надежды на выздоровление, они вместе со всеми присутствующими и друзьями стали бить себя в грудь, громко стенали и безутешно плакали. Тогда сообщают [святому] отцу о несчастье этого человека — о том, что друг его Орест вот-вот расстанется с преходящей жизнью. А он, провидя духом будущее, сказал сообщившему: “Пойдем, я посмотрю на друга как друг пришедший, и он на меня посмотрит”. Итак, взяв свой посох, пустился он в путь, ведущий к тому [человеку], и я, как говорит рассказчик [Никифор], шел впереди святого. Как только святой вошел в дом друга, увидела его, скорбного и объятого горем, жена и начала причитать: "Видишь, отче, друг [твой], которого мы любим и кем ты был горячо любим, умирает, и меня все скоро узрят вдовою, и дети мои станут сиротами и, лишатся отца. Но молю, помоги мне, рабе твоей, и помолись Богу, чтобы либо мне испустить дух вместе с ним и ни единого часа не оставаться без мужа, либо увидеть его исцеленным по естеству и обратившимся к дому и делам".

122. Вот что говорила жена святому. Он же, когда увидел друга под бременем тяжких страданий, безгласного и слепого, лежащего на постели и не воспринимающего ничего из того, что происходит и говорится, пролил над ним слезы сострадания и сказал: "Милый Орест, как же ты страждешь! Что сделал с тобой завистник-демон!" Так сказав, воздел он молитвенно руки и, обратив умные очи души ко внемлющему его прошению Господу, касается головы мужа и, сотворив над ним молитву за болящих, сразу же запечатлевает [знак креста] на устах его и всей голове его. И немедленно — о, неизреченная доброта Твоя, Господи! — человек этот восстанавливается в естественное состояние и, вновь получив свободу уст своих от натиска и бича лукавого, обращается со словом к жене и приветствует святого. С тех пор, пока блаженный муж находился в живых, облагодетельствованный [им] друг постоянно приносил ему плоды в знак благодарности. А тот, по любви принимая приношения, говорил: "За все, брат, надо благодарить одного Бога, Который может сотворить Свои чудеса над всеми, на него уповающими. Мы ведь Его творения и Им приведены из небытия в бытие, будучи сотворены для добрых дел во славу Его благости, хотя мы, как видишь, люди грешные и наравне с вами облечены всяческой немощью. Более того, следует старательно заботиться и о собственной жизни, дабы невольно или вольно не совершили мы чего-нибудь противного благопочитанию или недостойного воли Божией и чрез это, дав место лукавому демону, не впали в такие вот искушения. Смотри, брат, чтобы, став здоровым по благодати Божией, ты никогда больше не впадал в зломыслие и грех, дабы не случилось с тобой нечто худшее, чем то, что произошло, как милостиво говорит Бог Слово не только расслабленному, но и всем нам" (Ин. 5:14).

123. Но как же пропущу я приводящее в трепет чудо, которое совершил он над одним из братьев, которые восставали против него? Ибо [каждое] из встречающихся мне его удивительных чудес кажется значительнее предыдущего и нарушает ход повествования, мешая ему достичь конца, несмотря на мои усилия, и понуждает [меня] открыть и изложить то, что было сокрыто, но что Бог теперь явил нам. Повествование об этом страшном чуде таково. Однажды два человека из соседнего селения, братья, рожденные одной матерью, стали, как только могли, поносить святого мужа из-за основанной [им] обители. Они хулили и оскорбляли его и дерзко угрожали ему. А он отвечал им ласково, увещевая, умоляя, говоря и делая все, что умиротворило бы их души. Они же все больше и больше возгорались яростью против святого и осыпали его ругательствами. Тогда он начал напоминать им о Страшном суде Божием, как он совершается над оскорбляющими и поносящими рабов Божиих. И один из них, по имени Дамиан, движимый порывом необузданного гнева, толкает святого своей преступной и нечестивой рукой и повергает его на землю. Затем, убоявшись, что когда-нибудь настигнет его дыхание гнева Божия, с раскаянием быстро наклоняется и поднимает с земли святого иерея Божия, и слышит от него: "Бог да простит тебя, брат, и не вменит тебе сего во грех".

124. А другой [брат], несчастный, имя которому было Анфис, направив бесстыдство души своей на великий вздор оскорблений и поношений, нисколько не пощадив самого себя и вообще даже не воздержавшись от издевательства, словно пьяный, наскакивал на святого мужа, называя его лицемером, притворщиком, обманщиком тех, кто ищет встреч с ним и беседует. Итак, блаженный увидел безмерную наглость того [человека], на многое простирающуюся, и что наглец изострил язык даже на храм Божий и на Духа [Святого], что есть одно и то же, да и не только это, но что он оскорбляет животворную мерт-вость, приобретенную в священных борениях за добродетель, энергию божественной благодати, сокровенно в нем действующую, кроткий нрав его и аскетическую внешность — одним словом, [все] прекрасное, что получил он по вдохновению от Духа [Святого]. Тогда [блаженный] подражает гневу [пророка] Елисея, когда тот, движимый ревностью Божией, предал нечестивых детей через проклятия хищным зверям (4 Цар. 2:24). Преисполнившись гнева и возгоревшись от Духа Свыше, говорит он этому [человеку] так: "Если, как ты сам утверждаешь, я лицемер и притворщик, а облик мой поэтому служит для обмана приходящих ко мне и беседующих со мной людей, воистину говорю тебе, эту личину примешь ты, раздувшись животом, и будешь, так же, как и я, обманывать людей". Сказал и — о, Боже всяческих, неизбежен суд Твой! — по [сказанному] слову, вечером того же дня несчастный, опустившись на свое ложе, больше уже не имел сил с него подняться, но, будучи охвачен тяжким недугом, непомерно вздувшись, сделавшись по цвету на вид подобным лимону, в означенные дни испустил дух от этой болезни и от страшного гнева Божиего. А случилось это во устрашение невежественных и несмысленных людей, чтобы они не пренебрегали святыми и обитающей в них благодатью, [а также] во исполнение сказанного апостолами в их постановлениях, где они открыто говорят о необходимости почитать наших духовных отцов, в тридцатой главе второй книги, что дословно [выглядит так]: "Эти [люди] восприняли от Бога власть над жизнью и смертью, чтобы судить согрешивших и осуждать на вечную смерть, кающихся же разрешать от грехов и оживлять".

125. Когда же и для святого исполнилось время преходящей жизни и он предузнал конец числу дней своих, он приуготовляется [к этому] последней болезнью, и ложе его приемлет болящего. А болезнью его было расстройство кишечника: оно истощало его тело и полностью разрушало связь составляющих его элементов. Итак, блаженный лежал довольно дней, охваченный болезнью, постепенно терял силы, истлевал плотью и освобождался от [телесных] оков. От болезни плоть его так иссохла, что он сам не мог и пошевельнуться, если бы заранее не давали ему руку помощи и не переворачивали его с боку на бок при помощи некоего приспособления. Когда он пребывал в таком состоянии, а мы вопрошали его, нуждается ли он в чем-либо по естеству, он настоятельно просил, чтобы я один присутствовал и оставался при нем. Но я был еще молод, и мною быстро овладевал глубокий сон, — это я высказал святому [и прибавил], что нет у меня достаточных сил, чтобы ухаживать за ним в одиночку, ибо страсти этой порабощен, как раб. Он же ответил мне: "Вот на этой скамейке (мы обычно называем ее "аркла") приляг и отдохни возле меня и найдешь облегчение [своей] страсти". Когда я так поступил по его приказанию, — рассказывает он, — в тот вечер, в который он повелел, и уснул на скамейке, благодатью Божией я уже не погружался, как раньше, в глубокий сон, будучи некогда всецело захвачен им по присущей мне необходимости. Но, стряхнув его, словно какое-то тяжкое бремя, я с тех пор не испытывал желания спать не только, когда бодрствовал, но и когда спал, молитвами святого, по слову Писания: Я сплю, а сердце мое бодрствует (Песн. 5:2).