— Оторвись от трудов — все не переделаешь. Юрий бросил лом с радостью и какой-то тревогой — осуждающий взгляд Бориса Фадеевича весь день не выходил из головы. Пока рассаживались на изогнутой дугой рельсине — любимом месте посиделок вдали от чужих глаз, — у Юрия все больше сосало под ложечкой — не представлял, о чем может пойти речь.

— Герой, значит? — вполголоса, словно говоря с самим собой, произнес Борис Фадеевич, скручивая козью ножку. — Видел, как ты гранаты метал, видел, как по кучам обратно драпал. Сожалею, что упредить тебя не успел — пришлось одного любопытного отвлекать. Как раз бы он тебя и засек!

Юрий посмотрел Борису Фадеевичу в глаза. Они светились добрым участием, и Токин напрочь отбросил сомнения.

— Что было, то было, — признался он. — И еще не раз будет! — Юрий сжал кулаки. К своему удивлению, в глазах Архарова он не уловил одобрения.

— Ты, парень, не суетись. Смелость, она всегда хороша. Но еще краше, когда умом подкреплена. Вот ухлопал ты двух фрицев. Доброе дело для нашей победы сделал. Но мало это для целого фашизма — пока ты, только ты, Юрий Токин, будешь время от времени убивать его солдат… К тому же долго это не протянется. До сих нор не пойму: то ли они действительно дураками сегодня были, то ли игру непонятную затеяли. А только твоя граната могла до массового расстрела довести. Полсотни бы наших ребят положили ни за что, ни про что. И героя могли бы прихватить…

— Тише.

Мимо них ленивой походкой прошел незнакомый долговязый малый, и Борис Фадеевич проводил его скрытым настороженным взглядом.

— Не из пугливых мы, Борис Фадеевич, — попытался было возразить Токин, но Архаров остановил его:

— Тут, Юрочка, в одиночку дела не справишь. Передавят по одному, как котят. Лют фриц и умен. Понимает, если под своей властью собрать всех нас, соединить не сможет, то вторую задачу непременно решать должен: разогнать каждого по своим закуткам, не давать вместе собраться. Знает нашу историю — коль соберутся русские мужики в кучу, то кулак огромной, зубодробильной силы получится.

— Надо, чтоб каждый убил по фрицу — вот и победа. Нас-то сколько?! — горячо возразил Токин.

— Не все такие смелые, как ты. Ты вот мать потерял, для тебя все острее. А кто-то еще проснуться не успел, боязно кому-то, на других надеется… — Борис Фадеевич придвинулся по рельсу и обнял Юрия за плечи. — Тут надо кулак собирать. Дело сделанное — за тобой честью и останется. Но большей чести будешь достоин, когда парней поднимешь, людей за собой поведешь. Ты ведь футбольный капитан, тебе и карты в руки. А мы, старые партийцы, поможем, мы, старики, на своем веку немало чего поорганизовывали.

— Так ведь и я так же думаю, Борис Фадеевич! Немца же убил так, от души это, невтерпеж на рожу его смотреть поганую…

— А ты терпи. Ты одну мать потерял. А земля наша без скольких матерей, отцов, детей своих осталась?! Но терпит! — Он снова свел свои мохнатые брови в густые кусты и добавил: — Ох и лютой будет месть… Враз! За все!

— Борис Фадеевич, я тут уж прикинул. Хотим вечеринку собрать по совету дорогого бургомистра. Побеседуем. Есть ребята. И никто не хочет терпеть. Только с какого края взяться, мало кто знает. Вон приятель с немецкого склада оружие про запас таскает.

— Знаешь его?

— Знаю.

— Молодец парень! Соображение у него стратегическое. Таких десяток в кулак соберешь — силища!

Дружески ткнув Токина в спину, Борис Фадеевич глухо произнес, словно открывая самую заветную тайну:

— И парней моих к себе бери. Обоих. Они не подведут.

Токин не удержался и оглянулся. Архаров стоял среди кирпичных осыпей, будто поставлен там навечно, и никакие потрясения не в состоянии его сдвинуть, согнуть, пока стоит он на этой своей заводской земле.

Уважаемый Дмитрий Алексеевич!

До последнего момента оккупации немцами Старого Гужа я не имел никаких сведений об организации на территории города молодежного подполья. Комсомольская организация города последние дни была занята подготовкой отрядов народного ополчения, призванных защищать близкие подступы к Старому Гужу. В связи с внезапным прорывом немецкой дивизии в тыл и временным захватом города многие коммунисты, оставленные для подпольной работы в тылу, были схвачены и расстреляны. В последующем горкому так и не удалось создать сколько-нибудь действенного подполья, хотя наши люди были оставлены в городе. Это объясняется не только внешними обстоятельствами, но и ориентацией, полученной от обкома партии: коммунисты города готовились к длительной партизанской борьбе. Силы и оставшееся время были брошены на комплектование отряда, которым я и командовал все годы оккупации.

Ни с нашим городским партизанским отрядом, ни с центральной партизанской базой, насколько я знаю, тесных связей молодые подпольщики, если их можно так назвать, не имели.

Мы послали в город своего связного, но сделали это поздно, поскольку организация базового лагеря отняла слишком много времени. Удалось установить контакт со старым коммунистом, работником горкомхоза Бонифацием Карно. К сожалению, вскоре подпольщики были схвачены и расстреляны за вооруженную борьбу против нового порядка. Факт расстрела установлен. Но приписываемые подполью действия документально не подтверждены. Скажем, в первые же дни оккупации были взорваны три цеха завода Карла Либкнехта. Но это было делом рук коммунистов Пестова и Кармина, которые были фашистами повешены.