– Снова спустил?

Голос мастера прозвучал внезапно. Задумавшийся Джоу вздрогнул от неожиданности.

– Чего?

– Пресс, говорю, снова у тебя брызнул. – Мастер озабоченно покачал головой. – Не следишь ты за техникой, Ируд. А вычтут за поломку, наплачешься. Да ведь ладно, если только вычтут, а то ведь и с фабрики попереть могут. Шутка ли, пресс!

– Слушай, Ковач, – огрызнулся Джоу, – что у тебя за гнусная привычка под руку каркать? Славянская, что ли? Ты бы вместо того, чтоб меня от дела отвлекать, лучше ремонтника взгрел. Этот ублюдок вчера ничего не починил. Поэтому и брызжет.

– Во-первых, я не какой-то там славянин, а мадьяр, – завелся Ковач. Вопрос собственного происхождения волновал его до чрезвычайности. – Сколько раз повторять? А во-вторых, не тебе меня учить тому, что лучше. Умник тоже… Думаешь, если у чистых родился, в школе задницу отращивал, если господин Бифер к тебе благоволит…

– Понесло по волнам падаль, – фыркнул Джоу и засвистел, подзывая мальчишку с порожней тележкой. Ящик для готовой продукции был уже полон. – Ни черта такого я не думаю, Ковач. Просто соображаю, что сказать господину Биферу, если пресс на самом деле крякнет. Что ты равнодушно отнесся к моему сообщению о безответственности ремонтника? Или – что отнесся со всем вниманием, если не сказать душевно? А, Ковач?

Мастер смерил Джоу ненавидящим взглядом, развернулся и зашагал в сторону слесарки.

– Крутой ты, дядя Ируд! – завистливо сказал парнишка и схватился за проушину ящика. – Я на Ковача глаз поднять боюсь, не то что вякнуть против.

– Да, я такой. Настоящий ураган. – Джоу оттеснил его, легко поднял ящик в одиночку и с грохотом опустил на тележку. – Вперед, селедка! Ну, чего застыл?

– Спросить кое-чего хочу. Можно?

– Валяй, только живей.

– А правду говорят, будто за то, что тебя какой-то козел назвал бирманцем, ты ему ножик в ливер засадил? – спросил парнишка.

– Брешут. Мы, бирманцы, ножом для мести не пользуемся. У нас для этого шелковая удавка предназначена. Знаешь, какое удовольствие услышать предсмертный хрип задыхающегося врага! А ножами мы любопытным селедкам вроде тебя языки вырезаем. А потом едим! Прямо сырыми! – Джоу сделал страшное лицо.

Парнишка несмело улыбнулся и навалился на рукоятку потяжелевшей тележки грудью.

До первой «санитарной паузы» Джоу едва дотерпел. Повышающий мужскую страстность отвар из стеблей «попрыгунчика», которым его потчевала прошедшей ночью толстуха Ванда, обладал сверх желаемого действия еще и побочным. Воистину ураганным мочегонным эффектом. Джоу знал об этом доподлинно, но применял средство снова и снова. Испытывать к Ванде страсть без отвара «попрыгунчика» было проблематично. С одной стороны, Ируд не отличался особой разборчивостью, когда дело доходило до постельных радостей. Баба, она баба и есть. Но с другой стороны… уж больно объемиста и бесформенна была Ванда. Чистый осьминог.

После того как сгинула в проклятых джунглях его Кэт, его тоненькая Козушка, женщин для Джоу попросту не осталось. Разве только в синематографе да в графических романах. Остальные представительницы нежного пола делились на чьих-то жен, доступных баб и незрелых девочек. Впрочем, первая и последняя категории рано или поздно сливались со второй. На взгляд Ируда, главной, а возможно, единственной. В конце концов, артистки, аристократки, даже плетельщицы принадлежали каким-то мужикам. И, надо полагать, с различной степенью легкости переходили из рук в руки. Как, бишь, выражается циник и кобель Энцо? «Нет женщин, которые отказывают. Есть мужчины, которые не умеют просить».

Одна-то была, мог бы возразить Ируд. Если бы решился побеспокоить пустою болтовней память о Козушке Кэт. Таинственная как чертенок и прекрасная как ангелочек. С фигурой подростка и темпераментом взрослой женщины, точно знающей, почем фунт тресковой печенки. Не «чистенькая», но и не из здешних шалав. Занималась Козушка неведомо чем, часто пропадала из города. Возвращалась загорелой, с цыпками на руках и волдырями от укусов насекомых. На расспросы отвечала смехом. А однажды – не вернулась. Ируду передали какую-то невразумительную писульку, из которой он разобрал лишь то, что Кэт скончалась от малярии и что могила ее находится в недоступном месте. Осознав, что Козушки больше никогда с ним не будет, Джоу запил. Чудовищно, буйно. Дневал и ночевал то в кабаках, то в кутузке. Тогда-то его и вышибли с верфей. Ему было все равно. Он спустил до гроша сбережения, которые откладывал на свадьбу с Козушкой; влез в долги, из-за которых пришлось заниматься делишками настолько грязными, что лучше не вспоминать. Он, вероятно, сдох бы где-нибудь с заточкой в боку, если б не Красавчик Энцо. Кажется, Энцо был кальмар-знает-сколько-родным кузеном Кэт. Он поручился за Ируда перед господином Бифером. Заплатил кому-то какие-то откупные. Нанял сиамскую ворожею, умеющую отучать людей от опиума и пьянства… Словом, Джоу был сейчас обязан Красавчику Энцо абсолютно всем.

Поэтому ненавидел его.

Тихо, обреченно ненавидел.

К тому времени, как он опорожнил мочевой пузырь, «коллеги и товарищи» уже задымили всю курилку. Обсуждали утреннее происшествие на проходной. Шумели так, будто собирались подраться.

– …А я говорю, шпионы! – орал, брызжа слюной, мастер Ковач. – Вы ни черта не знаете, а нас собирали и рассказывали! Русские шпионы наводнили Кетополис, ясно? Kozaki. Их царь давно уже собирается нас завоевать.

– Я слышал, он помешанный, – вклинился Энцо. – Притом буйно.

– У них все цари помешанные. Это традиция такая. Принцев и принцесс с самого детства помещают в монастыри и там сводят с ума. Потому что нормальный монарх Россией править не сможет. От морозов умрет. А умалишенным мороз безразличен.

– Ладно, хватит про это, – замахал единственной рукой пустобрех Ди. – Ты про шпионов рассказывай! Чего они хотят разве дать-то?

– Ты дурак, нет? Рыбе ясно, что. Узнать, чего мы строим.

– А чего мы строим? Я бы тоже узнать хотел поточнее.

– Ого, а почему тебя это интересует? Может, ты тоже шпион? Тоже kozak? Ты где руку потерял, а? Отморозил в Сибири, когда под елкой с поршеньком своим баловался?