– Конрад! – вдохновенно выдохнул, едва успевая подхватить разлетающиеся листы. – Рад, рад! Давно тебя, чертяку, не видал! Говорят, ты решил бросить творчество?

Тактом Гай тоже не отличался, заменяя его бесшабашной открытостью. Обижаться на него, впрочем, было совершенно невозможно. Кто же обижается на природное бедствие? Природное бедствие пережидают, а потом продолжают трудиться, восстанавливая разрушенное.

– Желаешь чаю? Один офицер – морская пехота, царица морей! – передал: как поклонник моего таланта, представляешь? Теперь такого – чаю, я имею в виду – не найдешь: проклятая война… Да ты проходи, проходи.

Конрад прошел, и на этот раз от чаю не отказался. Тот и вправду был хорош: пряный, отдающий горечью и медом. Мелкие сушеные цветочки расцветали на дне желтыми лучистыми звездами – как если бы прямо в чашке открывалась бездна. Такое бы суметь зарисовать и вставить в сюжет… Смешенье смещенных миров, герой, налив чаю, вдруг обрушивается внутрь и тонет, тонет, чтобы вынырнуть посреди моря у безлюдного острова. И чтобы странные обезьяны…

– Я, собственно, – сказал Конрад, оторвавшись от созерцания микрокосма в чашке, – к тебе по делу.

Гай ухмыльнулся:

– Не удивлен. Совсем не удивлен. Все теперь приходят ко мне по делу. Всем вдруг стало что-то нужно, словно мир сошел с ума и устремился к последней черте, проведенной словом «успеть». Представляешь, если бы наши предки…

– Ричард Фокс, – оборвал его излияния Конрад. – И его романы «Уходящие в закат» и «Черная рыба бездны». Возможно, и еще какие-то, недокументированные.

Гай поперхнулся, листы все-таки свалились с колена, и он долго ползал по полу, кашляя и собирая их в кучу.

– Ты так больше не делай, – просипел из-под стола. – Не надо.

Конрад аккуратно отпил еще глоточек сомского чая. Поставил чашку так, чтобы ручка располагалась параллельно краю стола. Все неторопливо и тщательно, чтобы скрыть неприятную дрожь, что все так же продолжала колотить его после посещения здания на Золотом проспекте.

– Гай, – повторил медленно, словно общаясь с ребенком, – мне нужно добраться до людей, которые делают копии с его романов.

Гай с кряхтеньем взгромоздился на стул и начал с нарочитым интересом перебирать рисунки.

– Мне очень нужно, Гай, – снова проговорил Конрад.

– Ты не знаешь, о чем просишь, – пробормотал тот. – Ты просто не знаешь. Тебе кажется, что все просто: приди к Гаю, обратись к нему с просьбой – и все, дело в шляпе! А у меня, между прочим, – своя жизнь! И я ею, да будет тебе известно, дорожу. И знаешь, почему? Потому, что она – моя. И только. И тут приходишь ты и говоришь: «Гай, ты прости, но я отправлю твою жизнь псу под хвост, потому что мне в голову пришла гениальная идея». И что я должен на это сказать?

Конрад глядел на него, не отводя взгляда.

– Ты знаешь, – сказал медленно, – я не могу рисовать уже несколько месяцев. Я имею в виду – рисовать по-настоящему. А полтора года до этого я рисовал только поделки-однодневки для дешевых листков в рабочих кварталах. Я умел все, ты знаешь. Росчерком пера порождать миры и низвергать героев – ты помнишь, он учил нас именно этому: и тебя, и меня, и всех остальных. А кто теперь остался? Ясинский, я слышал, спился. Буквально сгорел в полгода. Бруно эмигрировал в Грецию – ты можешь себе представить? Бруно, который создал Летающую Каракатицу, торгует сосисками в турецких ресторанах на Эгейском море – так мне говорили. Хьюсворт покончил с собой: скверная история, обманутый муж, судебное преследование. Он ведь был среди нас самым уязвимым, Хьюсворт. Ты – кутишь напропалую и по утрам имеешь вид, словно тебя всю ночь держали за щекой – и вовсе не твои девицы. Я – сижу днями напролет в своей башне, промышляя мелким разовым заработком. Что с нами случилось, Гай? Разве этому нас учил Фокс?

– Он нас вообще не учил, – буркнул Гай. – Вообще. Забудь. Забудь и не думай. Творцы миров! Делатели сущего! Дерьмо это и дерьмом изойдет. Это, если хочешь знать, мое личное мнение. Живи тем, что есть, и дай жить другому – ничего больше. Ничего больше, поверь. Изменять мир – это не дело художника. Это вообще не дело кого-то одного. Или даже нескольких людей, как бы близки духовно они ни были. Миру вообще насрать на наши потуги. Мир, если это ему понадобится, изменится сам и, поверь, вовсе не в ту сторону, в какую бы мы его толкали. Забудь, Конрад. Просто забудь.

Конрад вздохнул и убрал руки со стола.

– Я и забыл, Гай, да только – вспомнил, и ничего не могу поделать. Вчера еще – запросто бы смог, а сегодня – нет. Мне нужно знать. Мне нужно, понимаешь?

Гай в раздражении сбросил листы на пол. Вскочил, заходил по комнате. Полы халата развевались, будто флаги по ветру.

– Понимаю. Отчего же не понять? Вчера – забыл бы, сегодня – не можешь…

Остановился, придвинув лицо вплотную к лицу Конрада.

– А ты понимаешь, какие силы были вовлечены в то, чтобы Ричард Фокс исчез из поля нашего – да и любой другой досужей публики – зрения? Какие люди стоят за этим? И поверь, если они не хотят, чтобы кто-то узнал о судьбе Фокса, то никто и не узнает.