Шрифт:
Умер генерал-майор Константин Карлович Данзас. Секундант Пушкина, почти ровесник Поэта, которого тот, умирая, назвал своим другом, прожил после дуэли еще целую жизнь — 33 года и умер в возрасте 70 лет.
У Сонечки Ланской, теперь уже Софьи Петровны Шиповой, родился первенец — дочь Наталья. В том же 1870 г. женился племянник П. П. Ланского — Павел Ланской, который после смерти отца, А. П. Ланского, с сестрой Соней и братом Петром с 1844 г. воспитывался в доме Натальи Николаевны. Женой Павла стала 26-летняя Екатерина Устиновна Арапова [208] (1844–1919), дочь кавалергарда генерал-майора Устина Ивановича Арапова, тамбовского предводителя дворянства. У. И. Арапов был двоюродным братом Андрея Николаевича Арапова — свекра «Ази» и Лизы Араповых, дочерей П. П. Ланского. Таким образом, женитьба Павла Александровича Ланского на Екатерине Араповой вторично породнила род Араповых и Ланских. Впоследствии Павел Ланской, как и его тесть, стал тамбовским предводителем дворянства. Но ни у него, ни у его брата Петра «мужского потомства не осталось».
208
Екатерина Устиновна была десятым ребенком в семье. Ее сестра Мария Устиновна Арапова (1835–1916) вышла замуж за своего двоюродного брата Ивана Петровича Арапова. Брат Евгений Устинович Арапов (1832–1875), полковник в отставке, был женат на дочери лицейского товарища Пушкина М. А. Корфа — баронессе Ольге Модестовне Корф. Брат Петр Устинович Арапов (1834–1887) женился на троюродной сестре — Ольге Андреевне Араповой, которая была родной сестрой мужа А. П. Араповой, урожденной Ланской. Брат Николай Устинович Арапов (1825–1884), будучи кавалергардом, дослужился до звания генерал-лейтенанта. После смерти первой жены был женат на В. А. Казаковой, от брака с которой имел двух дочерей: Анастасию (1871–1936), в 21 год вышедшую замуж за кавалергарда барона Маннергейма, и Софью (1873–?), ставшую женой кавалергарда графа Дмитрия Георгиевича Менгдена (11.IX.1873–?), 28 июля 1907 г. назначенного адъютантом к великому князю Николаю Николаевичу-младшему (1856–1929), внуку Николая I.
У А. П. Араповой родился сын, названный Петром в честь деда — П. П. Ланского.
У графини Натальи Меренберг родился сын Георг Николай — третий ребенок от брака с принцем Нассауским. Старшими были две дочери: София и Александра.
А. П. Арапова подарила мужу второго сына, названного Андреем в честь деда — А. Н. Арапова.
Николай Андреевич Арапов, прослужив 8 лет в Кавалергардском полку, вышел в отставку в чине полковника. Точно не известно, когда он с женой, ожидавшей рождения первенца, уехал в Германию и вместе с ними ли уезжали за границу братья Ланские: Петр Петрович и Павел Петрович. Возможно, что тогда же уехала за границу и Александра Петровна Арапова. Впоследствии она писала об этом:
«…В 1872 году, в бытность мою за границей, случай свел меня у тети Фризенгоф со второю дочерью Екатерины Николаевны (Дантес. — Авт.), Бертой Вандаль, которая свято сохранила это воспоминание покойной матери и показала его мне. Это был широкий золотой браслет, с тремя равными корналинами; внутри было выгравировано число (ускользнувшее из памяти) со словами: „На память вечной привязанности. Александра. Наталия“. [209]
209
Речь идет о свадебном подарке сестер Екатерине Гончаровой, история которого восходит к январю 1837 г., когда Пушкину оставалось жить меньше месяца, а Екатерина Гончарова должна была получить то, о чем мечтала: мужа и фамилию Дантес.
Незадолго перед свадьбой своей старшей сестры Наталья Николаевна получила от графа Бенкендорфа письмо следующего содержания: «Его Величество, желая сделать что-нибудь приятное вашему мужу и вам, поручил мне передать вам в собственные руки сумму при сем прилагаемую по случаю брака вашей сестры, будучи уверен, что вам доставит удовольствие сделать ей свадебный подарок»{1337}. К письму прилагалась 1000 рублей.
Неизвестно только, в замке Бродзяны состоялась эта встреча двоюродных сестер (А. П. Араповой и Берты Вандаль) или в доме Александрины Фризенгоф в Вене. Известно лишь, что дочери Дантеса-Геккерна бывали в доме средней сестры Натальи Николаевны.
Что касается Берты Вандаль, то именно у нее сохранился и бриллиантовый шифр, который Екатерина Гончарова, будучи фрейлиной императорского дома России, прикалывала к своему придворному платью. О дочерях Е. Н. Гончаровой (которых после ее смерти воспитывала незамужняя сестра Дантеса — Адель) писал ее внук Луи Метман в своем «Биографическом очерке» о Дантесе:
«Дочери барона Геккерена были с первой же минуты их появления в свете весьма отмечены. Императрица Евгения выказала им свою благосклонность, по-матерински интересуясь их судьбой. Она допустила их в интимный круг Тюльери и осенних местопребываний двора в Компьене и Фонтенбло.
В 1861 г. Матильда-Евгения, старшая дочь, вышла замуж за бригадного генерала Жана-Луи Метмана, командора ордена Почетного легиона, во время итальянской кампании командовавшего одним из их полков императорской гвардии, сопротивление которого обеспечило победу при Маджента. Она умерла в Париже 29 января 1893.
В 1864 г. барон Геккерн выдал замуж вторую дочь Берту-Жозефину (1839–1908) за Эдуарда, графа Вандаля (1813–1889), государственного советника, главного директора почт, командора Почетного легиона, оставившего видное имя во французской администрации. Графиня Вандаль умерла в Аржантане 17 апреля 1908 г. Ее сестра, Леони-Шарлотта, оставшаяся незамужней, умерла в Париже 30 июня 1888 г.»{1338}.
Луи Метман деликатно умолчал о том, что Леония-Шарлотта, тоже бывавшая в доме Александрины Фризенгоф, умерла в сумасшедшем доме, куда она была помещена не без содействия своего отца.
Как известно, у Дантеса был еще и сын, стоивший жизни Екатерине Гончаровой и проживший 59 лет (умер в Версале 27 сентября 1902 г.).
В год 100-летнего юбилея Пушкина в № 8364 от 12 июня 1899 г. газеты «Новое время» была помещена «Беседа с бароном Геккерн-Дантесом-сыном» постоянного парижского корреспондента этой газеты И. Яковлева (И. Я. Павловского), в которой Дантес-младший поведал о своей младшей сестре Леонии-Шарлотте:
«…Пушкин! Как это имя связано с нашим. Знаете ли, что у меня была сестра, — она давно покойница, умерла душевнобольной. Эта девушка была до мозга костей русская. Здесь, в Париже, живя во французской семье, во французской обстановке, почти не зная русских, она изучила русский язык, говорила и писала по-русски получше многих русских. Она обожала Россию и больше всего на свете — Пушкина!..»{1339}.
Яковлев со слов Луи-Жозефа Дантеса писал: «…мне кажется, что я понимаю дикие вспышки ее гнева вперемежку с глубокой меланхолией — вспышки, которые часто, по словам ее брата, заставляли отца унимать ее словами: „Ne fais donc pas le cosague!“ („Не строй из себя казака!“ — Авт.). Эта девушка обладала особенностью русской женщины: она любила науку, любила учиться. В то время дочь сенатора Второй империи, имевшая доступ ко двору, где бушевало такое шумное веселье, знаете, что она делала? Она проходила, — конечно, дома — курс Ecole Polytechnigue (Политехнического института. — Авт.), весь курс, — и по словам своих профессоров, была первой…»{1340}.
Известно также, что «у Леони-Шарлотты комната была обращена в молельню. Перед аналоем висел большой портрет Пушкина, на стенах были другие его портреты. Дочь Дантеса молилась перед портретом своего дяди, в которого была влюблена. С отцом она не говорила после одной семейной сцены, когда назвала его убийцей Пушкина. Сумасшествие ее было на почве загробной любви к дяде. Стихи Пушкина она знала наизусть. А. Ф. Отто (коллекционер-пушкинист, более известный под псевдонимом „Онегин“ (1840–1925). — Авт.) видел ее до болезни; он считал ее девушкой необыкновенной»{1341}.
В одном из альбомов Александрины Фризенгоф сохранилась фотография этой «необыкновенной девушки», помещенная на первой странице и относящаяся к 1860-м гг.
Вид его послужил мне разгадкой болезненнаго, почти суевернаго страха, который мать всегда питала к этому камню. Она до такой степени не терпела его в доме, что однажды, заметив на подаренном ей отцом наперстке корналиновое донышко, она видимо встревожилась и успокоилась только тогда, когда его поспешили заменить металом. На мой любопытный вопрос, она только махнула рукою, промолвив:
— Желаю тебе никогда не испытать столько горя, несчастий и слез, сколько этот камень влечет за собой»{1033}.
Умер брат Петра Петровича Ланского — Павел Петрович.
«Он поехал в Неаполь навестить старшего, разбитого параличом, сына [210] и скончался там 25 января 1873 года. Его тело было перевезено в Петербург, отпето в Кавалергардской церкви и похоронено в Александро-Невской Лавре» {1034} .
Его опустили в ту же могилу, где покоилась его вторая жена, Евдокия Владимировна. На гранитном саркофаге появилась еще одна надпись:
210
Имеется в виду Николай Павлович Ланской, автор приводимой в книге серии карандашных рисунков, выполненных в 1840–1850-х гг., впоследствии уехавший в Италию, где жила его мать, сбежавшая с Гриффео.
Николай Арапов находился в это время с женой в Висбадене. Вместе с ним там же был и его тесть Петр Петрович Ланской.
У молодой супружеской четы Араповых родилась дочь, которую назвали именем матери — Елизаветой.
Впоследствии, со слов родителей, Е. Н. Бибикова писала:
«Я хорошо помню Александру Николаевну (Фризенгоф. — Авт.) Она была моей крестной матерью. Я родилась в Висбадене, в Германии. Мать боялась первых родов, которые и были очень тяжелы, и поехала в Висбаден, где тогда царила ее сестра — красавица Наталья Александровна, урожденная Пушкина, жена принца Нассауского. Крестным был мой дед П. П. Ланской, который лечился от ревматизма и жил у падчерицы — Натальи Александровны. Когда мне минуло 2 месяца, было получено известие о смерти деда Арапова [211] и мои родители вернулись в Россию и поселились в с. Андреевке Пензенской губернии, где и родились обе мои другие сестры» {1035} , — Наталья и Мария.
211
Е. Н. Бибикова в данном случае не точна, но это вполне объяснимо, так как свои воспоминания она писала на 76-м году жизни, и, по ее собственному признанию, «писала по памяти, не пользуясь никакими источниками».
На 67-м году жизни скончался отец Ивана и Николая Араповых — Андрей Николаевич Арапов. По словам егеря, находившегося рядом с ним, тот, падая с лошади, успел произнести имя давно умершей жены: «Лиза?!» Произнес удивленно и радостно, словно наконец-то увидел ее и устремился вослед за любимой.
Его правнук, Михаил Михайлович Бушек, в своих воспоминаниях писал: