Графиня Бельвейн гуляла по мощеным дорожкам между клумбами лаванды. Заметив Удо, она остановилась, опершись локтями на солнечные часы и насмешливо его разглядывая. На часах было выгравировано: «Если тучи застят небосвод, ни одна минута не пройдет» — изречение, придуманное графиней однажды в дождливый полдень.

— А-а, вот мы где! — начал Удо довольно противным тоном.

— Да, вот мы где, — очень приветливо отозвалась графиня. — И нас здесь довольно много, не так ли?

И вдруг начала хохотать как безумная.

— Ой, я сейчас умру! О, принц Удо, я от вас в восторге! Можете считать меня вашей жертвой…

Легко сердиться на человека, который над вами смеется, но трудно произвести на него впечатление, к которому стремишься, особенно когда… но нет нужды снова описывать обличие Удо.

— Не вижу тут ничего смешного, — проговорил он угрюмо. — Для интеллигентного человека внешность — не главное.

— Но она может быть очень смешной, разве нет? Я хотела, чтобы с вами случилось что-нибудь позабавнее, но никак не думала…

— Ага! — торжествующе сказал Удо. — Вот оно!

Он произнес это тоном опытного следователя, который наконец добился признания увиливающего обвиняемого. Такой тон может показаться уместным лишь в устах человека, обладающего внушительным обликом служителя закона. Может быть, поэтому Бельвейн снова рассмеялась.

— Вы практически признались в том, что сделали это, — с важностью изрек У до.

— Что «это»? — невинно поинтересовалась графиня.

— Превратили меня в… ээ…

— Кролика?

Подобное мнение о его внешности уже в который раз произвело на Удо самое неприятное впечатление, и он запальчиво спросил:

— Почему вы думаете, что я кролик?

— Кто бы вы ни были, но вы никогда не осмелитесь показаться у себя в стране в таком виде.

— Берегитесь, женщина! Это уже слишком. Не будите во мне льва!

— Где? — воскликнула графиня с детским любопытством.

Жестом, исполненным достоинства и свидетельствующим о безупречности манер, принц указал на хвост.

— Это, — заметила Бельвейн, пренебрежительно усмехнувшись, — не та часть льва, которая могла бы меня напугать.

Удо был сражен наповал, но через некоторое время опомнился и взял себя в руки.

— Даже если предположить — так просто, к примеру, — что я кролик, я все же кое на что способен. Возьму и съем ваши гвоздики!

Бельвейн обожала свой сад, но ее поддерживала мысль о том, что сейчас еще только июль, о чем она и сообщила Удо.

— Не обязательно гвоздики, — предупредил Удо.

— Не хотелось бы спорить с тем, кто (простите меня) обладает внутренним знанием предмета, но, мне кажется, сейчас в моем саду нет ничего, что могло бы порадовать кролика.

— Пусть не радует, — героически ответствовал Удо. — Я готов рискнуть!

Это было уже серьезнее. Ее милый сад, где она слагает стихи, обращенный в руны — нет, в руины — происками врага. Сама мысль об этом была невыносимой.

— Вы не кролик, — поспешно заговорила графиня. — Не настоящий кролик, потому что… потому что не умеете как следует шевелить носом.

— Умею, — решительно заявил Удо. — Просто не хочу.

— О, покажите, пожалуйста! — Бельвейн всплеснула руками в радостном нетерпении.

Не для того он пришел в этот сад, и, несомненно, шевеление носом не могло не нанести ущерба чести царствующей фамилии Арабии. Но, что поделаешь, эта ужасная женщина могла кого угодно заставить плясать под свою дудку.

— Вот так, — сказал Удо.

Графиня окинула его критическим взглядом.

— Нет. Совсем неправильно.

— Естественно, я сейчас немного не в форме.

— Мне очень жаль, — заметила Бельвейн, — но боюсь, что дело не в форме.

Удо уже давно подумывал о том, что разговор как-то не клеится, во всяком случае, он рассчитывал на другое. Необходимо перехватить инициативу.

— Довольно, графиня, — проговорил он очень грозно. — Я слышал ваше признание. Это вы меня заколдовали.

— Конечно, я. Очень вы мне были тут нужны — вмешиваться в мои планы!

— Планы ограбления принцессы!

Бельвейн чувствовала, что бесполезно пытаться объяснять Удо принципы помощи бедным. Куда деваться от ограниченных людей вроде Удо или Роджера Кривонога? Спорить с такими — только попусту тратить время.