— Вы же, как я слышала, теперь вдова… — снова обратилась к Анне великая княгиня.

— Беда не приходит одна, — вздохнула Анна. — В один год я лишилась и любимого супруга, и отца, и сестра моя весьма нездорова.

— Я буду молиться и за вас. — Мария протянула Анне руку, и та поднялась, чтобы принять это неожиданное рукопожатие. — А знаете, я бы хотела, чтобы вы вернулись ко двору… Мы мало успели сказать друг другу в то время, когда вы учили музыке детей его величества, но мне всегда была по душе ваша прямота и честность, ваше умение заглянуть вглубь души и распознать там сокровенное, скрытое от чужих, посторонних глаз. Этих качеств так не хватает сейчас среди тех, кто окружает меня. И даже не раз клявшаяся мне в верности Натали…

Голос Марии задрожал, и она не смогла завершить фразу. Ей стало дурно, Мария побледнела и, кажется, стала терять сознание. Анна немедленно подхватила ее и усадила на кушетке, следя за тем, чтобы спина держалась ровно и голова не завалилась. Потом, оглядевшись, Анна нашла на туалетном столике пузырек с нашатырем и, открыв его, поднесла к лицу Марии. А когда та очнулась, Анна разыскала кувшин с водой, стоявший за ширмой в альковной части покоев, и принялась смачивать лицо и шею великой княгини, осторожно массируя ей виски и затылок. И лишь добившись, что кожа ее слегка порозовела, а помутневшие было зрачки прояснились, Анна взяла лежавший рядом с Марией на кушетке веер и принялась обмахивать им великую княжну.

С одной стороны, бледность вообще была свойственна Марии, но Анна заподозрила, что нездоровье это имеет и другое объяснение. Поначалу она неизбежно сравнила то, как выглядела сейчас Мария с состоянием сестры, приобретшей на пожаре легочную недостаточность, а если учитывать то, что Марии уже давно приписывали чахотку… Но нет, здесь все же было что-то другое.

— А его высочество знает о вашей беременности? — тихо спросила Анна, помогая очнувшейся от приступа слабости Марии подняться и сесть.

— Вы догадались? — слабо кивнула Мария. — Я не говорила об этом даже моему лейб-медику.

— Но почему? — спросила было Анна и спохватилась. — Ах, да, понимаю, вы полагаете, что супруг ваш, переживая недавнюю утрату, не сможет с должной радостью принять этот дар?

— Вы спрашиваете, верю ли я, что его нынешнее веселье в кругу фрейлин связано с тем, что Александр Николаевич пытается забыться, отстраниться от потери нашего первого ребенка? — вздохнула Мария. — Я думала и об этом, но все же по рассуждению пришла к мысли о том, что его влечет к Натали не пережитое нами горе, а моя неспособность находиться в постоянном ощущении праздника, которого он ждет… Знаете, когда мы только встретились с ним, меня потрясла и вдохновила его способность глубоко чувствовать и рассуждать, но потом, позже, опасно, безвозвратно поздно! — я поняла, что ошиблась, принимая ухаживания за образ мысли, а стремление понравиться мне — за характер.

— Но разве неверна мудрость, которая учит нас, что сходятся только противоположности? — попыталась утешить свою собеседницу Анна. — И не потому ли Александр Николаевич остановил свой выбор на вас, что вы являли для него образец совершенства?

— Образец, быть может, — да, но земной идеал он всегда искал в ком-то другом, — печально промолвила великая княгиня и вдруг, подняв на Анну прекрасные голубые глаза, прошептала. — Мне так не хватает его!.. Но не в том смысле, который обычно усматривают в отношении жены и мужа. Мы оба готовимся нести бремя власти, и, хотя его высочество единственный примет на себя ответственность объявлять решения, я должна буду помогать ему, содействовать ему. Так как мне делать это, если тот, с кем я могу обсуждать насущные вопросы, волнующие мою душу и беспокоящие мой разум, — мой духовник, а не венчанный и законный супруг!

— Ваше высочество, Мария Александровна. — Анну растрогала ее искренность и необычная страстность. — Я уверена, что, узнав о ребенке, великий князь оставит прежние утехи и вернется к вам…

— Вполне возможно, — кивнула Мария, — так и было уже не раз, но мне больно осознавать, что это — единственный способ заставить мужа вспомнить обо мне и о моем существовании. Я все время жду, что он придет ко мне, не как счастливый отец, а как будущий император к своей императрице.

— Я преклоняюсь перед вами, ваше высочество, — воскликнула Анна: она впервые поняла, насколько велика сила духа этой удивительной женщины. Мария сумела подняться над обидой и ревностью, над простыми и понятными, всегда находившими оправдание в глазах окружающих, чувствами, посвятив себя подвижничеству самой главной, централизующей идеи государства — монарха, мужчины, которому предстоит принять на себя тяжкое бремя управления великой державой. Она готова была отмолить все его прегрешения, сняв с него тяжесть покаяния, дабы оно не отвлекала супруга от важных дел. И сейчас чахла оттого, что он не осознает ее жертвы, и за физическим нездоровьем не видит силы, способной всегда и во всем поддерживать его.

«Она святая», — подумала Анна и озаренная этой простой и ясной мыслью по внезапному порыву души опустилась вдруг перед Марией на колени и поцеловала ее руку.

— Что вы, баронесса, что вы, — растрогалась великая княгиня и царственным жестом велела ей немедленно встать, — я не хочу, чтобы та доверительность отношений, которой уже было отмечено наше знакомство в прошлом, была утрачена ввиду преувеличения вами моих слабых, человеческих сил.

— Но… — попыталась было возразить Анна.