Все глуше и глуше были леса, шире болота. Никита спрашивал:

Правильно ли мы решили идти сюда? Глушь, у людей осталось по десятку сухарей. Что будем кусать, трын-трава?

Антек молчал.

Надо искать встреч с немцами, — продолжал Никита. — Иначе будет плохо…

Антек молчал. Может, летчик прав. Что будет, когда кончатся сухари? Разведчики уже сейчас голодают. Когда Веслав Бартошек подстрелил глухаря и принес его к костру, Антек видел, как птицу разодрали на кусочки и ели почти сырой. Люди голодали, а до гор, где можно было встретиться с каким-нибудь партизанским отрядом, еще далеко.

Что же ты предлагаешь? — спросил однажды Антек.

Никита подозвал штурмана, взял у него карту.

Смотри, — сказал он. — Вот до этой трактовой дороги через лес — сорок километров, три дня пути. Там наверняка людно, не могут немцы не ездить по этой дороге. Разве мы не в состоянии сделать две-три засады?

Хорошо, — сказал Антек. — Завтра решим сообща.

Аночью лес вдруг проснулся от страшного, дикого крика. Вскочивший на ноги набожный Веслав Бартошек поспешил сотворить молитву:

Пен Езус, матка бозка… Черт бы побрал этого идиота, который орет, как сумасшедший.

Прозвучала пулеметная очередь, и высоко над лесом вспыхнули ракеты. С болота тяжело поднялись две большие птицы, низко пролетели над людьми и скрылись в темноте.

Разведчики вскочили со своих постелей из веток и листьев, насторожились, приготовили к бою автоматы и гранаты. Стрелок-радист и штурман установили пулемет. Второй пилот Саша Моргун и поляк-разведчик подошли к Антеку.

Мы пойдем, — попросил Саша Моргун, — посмотрим, что там. Можно?

Антек кивнул головой:

Идите.

Они не возвращались очень долго. Антек приказал разведчикам занять круговую оборону, не курить, громко не разговаривать. Сам он устроился за деревом, зоркими глазами вглядываясь в темноту леса. Никита лежал рядом, держа в руках автомат.

Как видишь, лес не такой уж глухой, — сказал Антек.

Мне кажется, они обнаружили нас и идут следом, — тихо ответил Никита. — Непонятно только, кто поднял стрельбу?

А крик? — спросил Антек. — Раненый не кричит так. Словно кто-то схватил человека за горло. Значит…

Значит, там есть и свои, и чужие, — сделал вывод Никита,

Наконец из разведки вернулись Саша Моргун и маленький, юркий Стефан.

Большой отряд, — доложил Стефан. — Нам удалось подползти очень близко. Их много, человек тридцать. Паникуют, кругом выставили посты. У костра видели связанного человека… Я слышал, как один часовой говорил другому: «Это, наверно, из отряда Антека…»

Я прав. Они ищут нас, — сказал Никита. — Но откуда им известно, что мы в лесу?

У них тоже есть разведка, — ответил Антек.

Подошел Бартошек. Присев на корточки рядом с Антеком, он сказал:

Слушай, Антек, ребята считают так: «Надо, говорят, начать сейчас. Ночью. Вот только не знаем, много ли этих волчьих душ».

Человек тридцать.

В темноте, говорят ребята, мы бы их побили, сделали бы из них кашу.

А ты как. думаешь?

Если мы их окружим со всех сторон, весело будет. Ведь нам отступать некуда: километрах в десяти на пути болото, как бы они нас туда не загнали. Потопят.

Он правильно говорит, — сказал Никита. — Нельзя нам идти вперед. Надо начинать сейчас.

Антек несколько минут помолчал, потом проговорил:

Нет. Сейчас нельзя начинать. Кто-то потревожил их, они приготовились к защите.

Значит, идти к болотам? — спросил Никита.

К болотам они пойдут первыми. Мы их пропустим. А потом…

Никита поднял голову, взглянул на Антека. Даже в темноте было видно, как блестят глаза разведчика. Никита знал: сейчас Антек уже готовит план действия, уже мысленно расставляет людей, гонит врагов к болоту. Губы его шевелились, словно он отдавал распоряжения.

Веслав, зови ребят, — сказал Антек.

2

Пан Данек долго не мог уснуть в ту ночь. Дважды он выходил из своей, палатки, приближался к болоту, прислушивался. Тихо было кругом, изредка всплескивалась болотная жижа в том месте, где стоял столб с привязанным к нему партизаном.

«Жив еще, псякрев!» — думал поручик. Он ходил вокруг лагеря, проверял посты, останавливался и снова прислушивался к лесу. Не было ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство, а поручик все время ощущал неясную тревогу и, оттого что не знал, откуда исходит эта тревога, нервничал все больше и больше. Наконец он вернулся в палатку, вытащил из походного рюкзака флягу с коньяком, налил полный стакан и залпом выпил. В голове зашумело, чувство тревоги сменилось успокоением. Выпив еще стакан, поручик почувствовал потребность в чьем-нибудь обществе. Хотелось говорить с кем-нибудь, разделить ночную трапезу, на время избавить себя от одиночества. Да, от одиночества, потому что хотя кругом и были люди, но все это — чернь, хлопы, продажные шкуры, с которыми не о чем было побеседовать. Поручик не верил никому из своих подчиненных. Он знал; за горсть злотых каждый из них продаст и своего начальника, и свою душу. Так же, как продал своих друзей этот ублюдок Костусь Дзвольский.