— На самом деле, — сказал Мартин, — мы воспользовались лишь одной-двумя вещами. Началось с вашего коричневого пальто, которое сначала я примерил просто смеха ради.

— Смеха ради? — переспросил мистер Рэнсом: комическая сторона этого предмета его гардероба до сих пор была ему неведома.

— Да. Но теперь я полюбил его. Оно потрясающее.

— Оно вам велико, — пробурчал мистер Рэнсом.

— Знаю. Потому и потрясающее. Клио считает, что у вас по-настоящему хороший вкус.

— Клио? — спросила миссис Рэнсом.

— Моя подруга.

Но, заметив, что у мистера Рэнсома от злости глаза лезут на лоб, Мартин пожал плечами:

— В конце концов, вы сами дали нам зеленую улицу.

Он отправился в гостиную, вернулся с папкой и положил ее на кухонный стол.

— Может, вы объясните мне, — сказал мистер Рэнсом с пугающим спокойствием, — по какой причине наши вещи находятся здесь?

И Мартин объяснил. Только объяснение это мало что дало, и, когда он закончил, дело почти не продвинулось вперед.

Однажды, примерно месяца три тому назад («15 февраля», — подсказала миссис Рэнсом), он пришел на работу и, открыв двери, обнаружил всю их мебель в том виде, в каком она стояла в Нэсби-мэншнз и в каком стоит сейчас здесь: ковры на полу, лампы включены, тепло, запах готовящейся еды из кухни.

— Я хочу сказать, — сказал Мартин мечтательно, — настоящий дом.

— Но вы, безусловно, должны были понимать, что это, мягко говоря, нечто аномальное?

— В высшей степени аномальное, — подтвердил Мартин. — Обычно вещи кладут в ящики, упаковочные клети, потом в контейнер, его запечатывают и держат на задней площадке, пока не затребуют владельцы. У нас хранятся горы всевозможной мебели, но за полгода я не вижу ни одного кресла.

— Но зачем наши вещи свалили сюда? — спросил мистер Рэнсом.

— Свалили? — обиделся Мартин. — Вы это называете «свалили»? Это прекрасно, это поэзия.

— В каком смысле? — спросил мистер Рэнсом.

— Так вот, когда я в тот день пришел на работу, я увидел на столике в коридоре конверт…

— Я всегда кладу туда почту, — вставила миссис Рэнсом.

— …конверт, — повторил Мартин, — в котором было 3000 фунтов наличными в уплату за два месяца хранения — выше наших обычных тарифов, признаюсь вам. И еще, — прибавил он, — вынимая листок из папки, — там было вот это.

То был листок календаря «Кулинарные изделия Делии Смит» с рецептом жаркого, которое миссис Рэнсом готовила в тот день и оставила томиться в духовке. На обороте было написано: «Все должно быть в точности, как есть». И в скобках: «Не стесняйтесь пользоваться». То, что в скобках, было подчеркнуто.

— Поэтому что касается вашего пальто, шарфов и прочего, я полагал, — Мартин запнулся, затрудняясь в выборе нужного слова, — что у меня есть имприматур [18] . (Он учился — правда, недолго — в Уорикском университете.)

— Но это мог написать любой, — возразил мистер Рэнсом.

— И вложить в конверт три тысячи фунтов наличными? — спросил Мартин. — Ну нет. К тому же я произвел проверку. Ньюпорт-Пагнелл не в курсе. Кардифф… Лидс… Я все проверил через компьютер — и всюду ничего. Я подумал: ну что ж, Мартин, добро уже тут. За все пока уплачено, почему бы тебе не пожить, как дома? Так я и сделал. Да, а что касается сиди-дисков, я позволил себе внести в коллекцию некоторое разнообразие. Я так понимаю, вы любите Моцарта?

— Я по-прежнему придерживаюсь той точки зрения, — произнес, еле сдерживаясь, мистер Рэнсом, — что вы могли приложить больше усилий, чтобы навести справки, прежде чем свободно распоряжаться чужим имуществом.

— Согласен, ситуация необычная, — не стал возражать Мартин. — Только зачем бы я стал это делать? Я обязан был почуять недоброе?

Мистер Рэнсом услышал и был возмущен этой — совершенно не к месту — вопросительной интонацией, с которой Мартин (да и вообще молодежь) часто завершали сказанное. Он уже не раз слышал ее от своего мальчишки-рассыльного, только не предполагал, что это дошло и до Эйлсбери. («Куда вы идете, Фостер?», «Так время ланча?») Это звучало вызывающе, хотя трудно было сказать почему, и неизменно приводило мистера Рэнсома в дурное расположение духа (что, собственно, и побуждало Фостера это делать).

Мартин же, со своей стороны, вроде бы не замечал того раздражения, которое он вызывал у мистера Рэнсома, и его безмятежность, совершенно незыблемую, тот приписал наркотикам. Сейчас Мартин уютно расположился в кухне, и, пока мистер Рэнсом сновал по квартире, выискивая следы поломок, разрушений или хотя бы износа, с удовольствием болтал с миссис Рэнсом, которую он называл теперь Розмари.

— Ему бы немного повеселеть, — сказал ей Мартин, в то время как мистер Рэнсом с шумом рылся в буфетах.