–  Это знак, девочка, знак свыше. Нас простил не только король. Можно жить дальше, словно ничего не было, понимаешь? Заново!

Тэйрин прижалась к Корвину, жадно впитывая тепло его ладоней. Заново, с чистого листа. Но на пергаменте всегда остаются следы, как ни скреби. Он пока еще не понимает, но поймет, а пока можно молча стоять в теплом кольце его рук, закрыть глаза и на короткий миг поверить, что и та ночь, и все последующие ночи - всего лишь дурной сон.

Богатство правителей Ойстахэ объясняли по-разному: кто-то говорил, что они заветное слово знают, от которого вода вином становится, а глина - золотом, другие уточняли, что вовсе и не глина, а дерьмо коровье, потому и пахнет от герцога так, что при дворе его не принимают, так что домосед он не по своей воле. Третьи, вполголоса, рассказывали, что нет никакого заветного слова, а золото они из крови варят, причем детской, и все золото в Ойстахэ проклятое, его надо на алтаре Эарнира от скверны очищать, а еще лучше выменивать, чтобы проклятье на себя не перетянуть. Рассказывали так же, что король Элиан в свое время наложил на тогдашнего лорда Уннэр заклятье, чтобы он золото только из своей крови делать мог, потому герцоги и плодят бастардов направо и налево, да и жены у них каждый год рожают, чтобы побольше крови на золото из детей выпустить.

Но слухи ходили больше по деревням, а купцы точно знали, откуда в герцогскую казну золото стекается - из их карманов. Через Ойстахэ проходили основные торговые пути, и так уж издавна повелось, что в лесах, занимавших половину герцогства, жили неуловимые разбойники. Никак их вывести не могли, только одного боялись лесные тати - герцогской дружины. Наймешь людей герцога караван охранять, разбойники и носа из лесу не высунут, а попробуешь без охраны на авось проскочить, или со своими молодцами поехать - тут же набегут и по миру пустят.

Вот так и получалось, что дорожную пошлину приходилось платить дважды - сперва в казну, а потом за охрану. Делать нечего, ворчали, ругались, но платили - герцог меру знал, цены не задирал, дороги держал в порядке, пару раз в год прочесывал лес и вешал пару-тройку головорезов, что, впрочем, не помогало - разбойники в лесах Ойстахэ плодились, как грибы.

Но если насчет способа изготовления золота мнения расходились, то в одном спорщики были согласны - нынешний герцог, Алестар Уннэр, ухитрился обмануть самого Келиана, чернокрылого бога смерти. Девятый десяток разменял, а помирать не собирается, недавно в пятый раз женился на молоденькой, года не прошло, а жена сына родила. Так герцог еще и недоволен был - говорит, зачем мне еще один мальчишка, на всех земли не хватит, и без того целая орава наследничков. Чтоб в следующий раз дочь родила, да красавицу, чтобы замуж без приданого взяли!

В свои восемьдесят три года герцог Алестар ни в чем себе не отказывал - ни в еде, ни в вине, ни в женщинах, а к целителю обращался исключительно для борьбы с последствиями чревоугодия. Казалось, что смерть и впрямь забыла про хитрого лиса - его сын-наследник порой казался старше отца, а уж болел точно чаще.

Обычно в знатных семьях наследник ждет, дождаться не может, когда уже зажившийся на свете батюшка отправится в иной, лучший мир, но Алестару и в этом повезло - его многочисленное потомство к отцу относилось с неизменным уважением и любовью, поскольку тот, хоть и ворчал, что на грани разорения, денег на детей не жалел, нарушая тем самым семейную традицию.

Возвращение короля застало старого герцога врасплох, и на некоторое время дороги Ойстахэ стали самыми безопасными в империи, как в старинных легендах о золотом веке, обнаженная девушка с кувшином золота на голове могла спокойно пройти через лесную чащу, взбреди ей в голову подобная блажь. Но король не проявил никакого интереса к Ойстахэ, и постепенно все вернулось на свои места, хотя на душе у герцога кошки скреблись - печальный пример Суэрсена кого угодно заставил бы задуматься. Король преподал лордам хороший урок, и герцог Ойстахэ понял, как опасно вызывать гнев его величества. Беда в том, что на этот раз он не видел другого выхода. Разорять собственные земли не менее опасно, не говоря уже о собственной казне.

Герцог восседал в кресле на возвышении, укрытый меховым одеялом, за спинкой кресле стоял секретарь, вооружившийся карандашом и бумагой - на здоровье лорд Алестар не жаловался, разве что ноги зябли, а вот память последнее время стала его подводить. Пришлось взять обученного скорописи писца, чтобы ничего не упускать из виду.

Представитель купеческой гильдии переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки - холеные, давно не знавшие работы, унизанные перстнями. Наконец, он судорожно сцепил пальцы, и, откашлявшись, продолжил речь:

–  Вот так и получается, ваше сиятельство, что пришлые всю торговлю на себя перетянули, да и ремесла те, что попроще, все к чужакам перешли. Они цены сбивают, одним днем живут! Разве можно так? Король, вестимо, мудрый, да вот как-то оно все криво выходит, уж не знаем, и что делать, - последняя фраза и была самой рискованной - герцог не упускал возможности высказать свою верность его величеству и свое восхищение его мудрыми и дальновидными решениями каждый раз, когда было кому услышать.

А все ж таки пришлось высказаться, терпение лопнуло: до разорения купцам в Ойстахэ было еще далеко, даже с новыми порядками, но если оставить все, как есть - убытки неизбежны. А почтенное купечество не привыкло плясать под чужую дудку. Раньше цены устанавливали на собрании гильдии, чтобы и по совести и в накладе не остаться. Клиентов друг у друга переманивать, товар похуже подсунуть, выгодную партию под носом перехватить - это случалось, но границы знали, да и боялись - пусть даже тебе капитал позволяет цену на ткань, скажем, в три раза сбить, но выгонят из гильдии, куда ты со своей тканью денешься? Разве что в Кавдн везти, да и то, слухи быстрее ветра разносятся, ни один капитан взять груз не согласится.