«Республика наша стара и немощна, по всему видать, жить ей осталось недолго! – Катон указал рукой на север. – Главный могильщик нашей Республики ныне пребывает в Галлии, но у этого человека в Риме повсюду имеются глаза и уши. Негодяи во все времена и во всех странах быстро сплачиваются вместе, желая оттеснить от власти честных людей. В Риме всегда хватало негодяев всех мастей, но в нынешние времена их стало что-то слишком много! То ли это кара богов, то ли какое-то ужасное поветрие поразило наше отечество!»

Катон вновь повернулся к тем рядам, где сидели сенаторы-цезарианцы и народные трибуны во главе с Курионом и Марком Антонием.

Я обратил внимание, что на возвышении возле площадки для ораторов сегодня вместо одного Помпея горделиво восседают в креслах два патриция с надменно-суровыми лицами, в сенаторских тогах, с позолоченными жезлами в руках. Я сразу сообразил, что это консулы, которые по какой-то причине отсутствовали на вчерашнем заседании. Я шепотом спросил у сидящего рядом со мной Тита Дециана имена этих консулов. И услышал в ответ, что консулов зовут Гай Клавдий Марцелл и Луций Эмилий Павел. «Марцелл является ярым противником Цезаря, – добавил при этом Тит Дециан, – а Эмилий Павел, наоборот, горой стоит за Цезаря, который исправно оплачивает его долги!»

Между тем громкая и уверенная речь Катона текла подобно широкой могучей реке, в ней перечислялись пороки нынешнего римского общества, обличения громоздились одно на другое, мелькали имена знатных граждан и вожаков народа, связанные со взятками и различными скандалами. Делая выводы по ходу своих разоблачений, Катон всякий раз подводил слушателей к тому, что до нынешнего упадка нравов римское общество довели люди подобные Цезарю. Поэтому главной целью римского сената, по мнению Катона, было отстранение Цезаря от всех государственных должностей и привлечение его к суду за многочисленные подкупы и взятки.

Когда Катон начал перечислять безнравственные поступки сенаторов, поддерживающих Цезаря, по залу заседаний прокатился недовольный ропот. Да и кому может понравиться, если в таком высоком собрании на тебя начинают сыпаться обвинения в связях с порочными женщинами, в кровосмесительстве, в сводничестве, в растлении юных родственниц, в погоне за красивыми мальчиками…

– Катону не мешало бы начать с себя самого, если уж он облачился в мантию самого честного из римлян! – прошептал мне на ухо Тит Дециан. – Ведь всем известно, как он поступил со своей женой Марцией.

– А как с ней поступил Катон? – загорелся я любопытством.

– Катон уступил свою жену сенатору Квинту Гортензию на несколько лет и за кругленькую сумму, – ответил Тит Дециан. – Это случилось года четыре тому назад, с той поры и до сего дня Марция живет в доме у Квинта Гортензия и делит с ним ложе. Марция уже родила от Гортензия двоих детей. Еще двоих детей Марция родила, когда жила в супружестве с Катоном.

– Но это же дикость! – невольно возмутился я. – Как возможно такое?! Катон дал жене развод или нет?

– В том-то и дело, что Катон не дал Марции развода, – усмехнулся Тит Дециан. – Катон просто как бы передал супругу во временное пользование Квинту Гортензию, оформив с ним письменный договор и взяв с него деньги.

– Даже так?! – Я изумленно покачал головой. – А как быть с детьми, рожденными Марцией от Гортензия?

– По договору эти дети считаются законными чадами Гортензия, и Катон не имеет права претендовать на родство с ними, – сказал Тит Дециан. – Через какое-то время Марция снова вернется к Катону и будет жить с ним, как и жила до этого.

– Как Марция терпит такое унижение?! – продолжал изумляться я. – Она же не рабыня, а свободная римлянка, к тому же из знатной семьи!

– Кого это волнует в наше время! – хмыкнул Тит Дециан. – Знатные граждане напридумывали столько разных законов, что ныне им не составляет труда любую безнравственность подвести под законную основу.

– Где этот Квинт Гортензий? – Кивком головы я указал Титу Дециану на сиденья с сенаторами, идущие ступенчатыми полукруглыми рядами вокруг площадки для ораторов. – Хочется взглянуть на него.

– Вон он, сидит рядом с Цицероном! – шепнул мне Тит Дециан. – У самого прохода во втором ряду снизу. Раньше Квинт Гортензий враждовал с Катоном, но сейчас они закадычные друзья! Поговаривают, что Катон уступил свою жену Гортензию не столько из-за денег, сколько из-за его острого языка. Гортензий ведь считается лучшим оратором в Риме после Цицерона.

Между тем речь Катона продолжалась и продолжалась без сбоев и заминок. Катон продолжал перемывать кости Цезарю и его приверженцам, перемежая свои обличения в мздоимстве и разврате с различными философскими постулатами, которые в речи Катона смотрелись как зерна истины или как некие нерушимые изваяния, способные пережить любые невзгоды. Катон говорил уже целый час, а то и дольше, но окончания этого длинного выступления покуда не было видно. По тому, с каким воодушевлением Катон изливал на сенаторов свое красноречие, было видно, что он намерен витийствовать очень долго, благо по римским законам регламент у ораторов был неограниченный по времени.