Я посмотрел на удаляющуюся стройную фигуру подростка, укрытую длинным плащом, и подумал с тяжелой горечью в сердце: «Прощай, Октавиан! Не быть тебе триумвиром и императором!»

Побродив по тропинкам парка и потревожив ненароком влюбленную парочку, уединившуюся в зарослях мирта, я двинулся обратно к буковой аллее. Мне предстояло обсудить с Белкиным, где спрятать тело Октавиана и что делать дальше.

Уже почти дойдя до буковой аллеи, я столкнулся с Белкиным, сидевшим на траве рядом с тропинкой, опершись спиной на могучий корявый ствол дуба. Белкин был бледен как полотно. В своих руках он нервно вертел короткий меч в ножнах.

– Ну что, дело сделано? – тихо спросил я, присев рядом на корточки. – Где тело? Надеюсь, ты оттащил его с аллеи?

– Прости, Андрей, но я не смог… убить Октавиана, – не глядя на меня, пробормотал Белкин. – Я шел за ним до конца аллеи, держа обнаженный меч под плащом, но так и не смог нанести удар. Прости, старик! Я просто чмо и тряпка!

– Ты просто никогда не убивал людей, Макс, – сказал я и ободряюще потрепал Белкина по плечу. – Теперь ты знаешь, как это непросто.

Белкин поднял на меня глаза и произнес с какой-то внутренней силой:

– Если бы Октавиан бросился на меня с ножом или палкой, то я без колебаний зарубил бы его мечом. Клянусь тебе, я был настроен на убийство! Но убить мальчишку просто так… сзади… Это выше моих сил!

– В том-то и дело, Макс, что легче убивать вооруженных людей в сражении, чем взять и заколоть беззащитного мальчика, – промолвил я, выпрямляясь. – Иди домой, Макс. Да спрячь меч под одеждой! Встретимся вечером на твоей хате, обсудим наши дела.

Душа моя возликовала и тяжкий груз свалился с моего сердца, когда я увидел, что Белкину не хватило духу обагрить свои руки кровью пока еще ни в чем не повинного Октавиана. С приподнятым настроением я провел вторую половину этого дня, обучая сына Аттии борцовским приемам в гимнастическом зале Эмилиевых терм, а затем купаясь вместе с ним в роскошном бассейне из белого каррарского мрамора. Домой Октавиан вернулся усталый, но довольный. Прощаясь со мной в вестибуле, Аттия с улыбкой прошептала мне на ухо: «Завтра после полудня в доме у Поллии!» Я молча кивнул и поцеловал нежную руку обворожительной патрицианки.

Из дома Аттии я отправился на Целийский холм по темным пустынным улицам Рима. Поднявшийся промозглый ветер трепал полы моего плаща. Под конец пути заморосил дождь, поэтому в съемной квартире Белкина я появился слегка промокший и чуть-чуть продрогший.

Белкин был дома не один. В трущобах Субуры он подцепил молоденькую смазливую кифаристку, которую оставил у себя на ночь. Кифаристку звали Виния. Она была, как и Белкин, изрядно навеселе. Виния шла домой с какого-то пиршества, когда ее встретил Белкин, вот почему к нему домой она пришла вместе со своим музыкальным инструментом.

– Андрюха, у меня есть отличное фалернское! – Белкин горделиво указал мне на амфору с вином. – Присоединяйся к нам! Оказывается, сегодня римские плебеи отмечают торжества в честь Тиберина, бога реки Тибра. Мы с тобой тоже вроде как плебеи, значит, нам сегодня можно напиться! – Белкин пьяно рассмеялся.

Поскольку Белкин в разговоре со мной то и дело перескакивал с латыни на русский и наоборот, Виния удивленно хлопала своими темно-синими очами, многое не понимая из нашей речи. А то, что Виния все же поняла, вызвало в ней тревогу и беспокойство. Белкин хандрил по поводу того, что у него дрогнуло сердце и не поднялась рука на мальчишку, смерть которого могла бы стать благом для римлян. Еще Белкин терзался из-за того, что срыв задания здесь, в далеком прошлом, может грозить катастрофой России в далеком будущем.

– Что такое смерть Октавиана по сравнению с гибелью миллионов россиян! Ничто, полнейший ноль! – размахивал руками Белкин, яростно жестикулируя перед моим носом. – Андрюха, пусть я чмо, но ты-то железный пацан! Ты можешь и должен убить сопляка Октавиана! Завтра же! Пообещай мне это, старик.

– Если сегодня праздник в честь Тиберина, давай не будем говорить о смерти, Макс, – сказал я, усадив Белкина на стул. – О делах потолкуем завтра на трезвую голову. А сегодня будем веселиться! – Я стал наливать в кружки вино.

– Черт возьми, ты прав, брат! – Белкин повернулся к кифаристке, сидящей на широком подоконнике. – Радость моя, спой нам что-нибудь веселенькое.

Так как пьяный Белкин произнес все это по-русски, мне пришлось перевести сказанное им на латынь, чтобы Виния смогла его понять. Согласно кивнув головой в ореоле белокурых пышных кудрей, Виния пересела на скамью, взяла в руки кифару и запела какую-то местную разудалую песенку в честь Бахуса, римского бога виноделия. Виния старательно выводила задорные рулады на оско-сабинском диалекте, аккомпанируя себе на кифаре. При этом Виния поглядывала на меня, видя, что мне нравится ее пение и умение музицировать. Представляя меня, Белкин сказал Винии, что я гладиатор, получивший свободу за доблесть. Простодушной кифаристке, видимо, было особенно приятно благосклонное внимание молодого гладиатора.