Боня чинно сидел за столом, Шут примостился на краешке кровати. Все глядели друг на друга и молчали. Минуты через две молчанки и гляделки Тим заерзал на табурете.

– Кушать хочется, – сказал он в потолок. Боня молчал, постукивая пальцами по столу.

– Есть хочу! – потребовал Тим. – С голоду помереть можно, пока ваш отшельник заявится. Вдруг его еще месяц не будет! Мне что, целый месяц тут оголодавшим сидеть?

Боня подмигнул Шуту.

– Момент, – резиновый человечек сорвался с места, шмыгнул в дверь. Вернулся Шутик с полупустым мешком в одной руке и Нигой в другой.

– Вот, решил заодно Нигу выгулять. А то бедная все в мешке да в мешке. Того и гляди ослабеет. Нельзя-с!

Хозяйственный взвесил мешок в руке, покачал головой.

– Ну мы и едим! С таким крутым аппетитом скоро голодать начнем. Похудеем. – Боня сделал страшные глаза и высыпал продукты на стол; нашлась в мешке и банка с малиновым вареньем. На сладкое.

– Налетай, – он отрезал кусок копченой колбасы и принялся старательно его грызть.

– Боня, – Тимыч с отвращением глянул на стол, – надоело мне лопать всухомятку. Давай супчик сварганим, с галушками. Печка под рукой!

– Точно, – Хозяйственный уронил колбасу в кучу еды, – гениальная идея! Я там поленицу дров приметил, сейчас мы печурочку растопим, – и выскочил на улицу.

Дрова оказались напрочь сырыми, Хозяйственный замучался, пытаясь их разжечь. Настучавшись до одури кресалом, он обрадовал Тима:

– Придется тебе, Тимыч, без галушек пожить. Видишь, какая незадача – нужна сухая трава для розжига, а где ее на болоте взять?

– Вот, – Тимыч распахнул над печкой слюдяные дверцы, выбрал из глубины пучок поменьше и протянул Боне. – Жги! Тут этой ерунды полным-полно. Приправа, наверное. Укроп, петрушка там всякая. Хозяин не заметит, точно. Давай вари суп!

Хозяйственный, недолго думая, беззаботно сунул жухлый пук между дров и высек кресалом сноп искр на траву. Ярчайший всполох света залил комнатку, словно одновременно сработал десяток фотовспышек. Ветер… нет, ураган промчался от печки до входной двери, легко вынеся ее с петель во двор, заодно перевернув стол и табуретки. Звонко лопнуло окно. Тимыча, как кеглю, закатило под кровать, где крепко заклинило между ножками. Хозяйственный неведомым образом вдруг оказался рядом с крыльцом и поверх снесенной двери. Лицо его было залито чем-то липким; к счастью, это оказалась не кровь, а варенье. Лечебное, малиновое.

Лежа на двери, Боня с трудом продрал глаза. Сначала левый, потом правый. Взгляду Хозяйственного предстало незабываемое зрелище: по синему небу, молитвенно сложив руки, тихим ангелом летел Шут, все дальше и выше. Скоро он исчез из виду.

– Мха-гр. – Боня встал, выплюнул изо рта варенье и только сейчас услышал страшный треск. Он посмотрел вверх: из трубы избушки бил изумительный фонтан синего бенгальского огня, разбрызгивая искры далеко вокруг дома.

– Тим! – Хозяйственный, спотыкаясь о ступеньки, влетел в комнату.

– Я тут, – глухо закричал Тим из-под кровати, – в ножках запутался.

– Ох ты горе, – Боня перевернул лежанку, поднял мальчика с пола.

– Боня, ты ранен? – всполошился Тимыч, глядя ему в лицо.

– Что? – Хозяйственный не сразу понял, коснулся пальцем щеки. – Нет, ерунда. Варенье, – он кинулся к печке. Как ни странно, пожара не намечалось – дрова лежали целехонькие, лишь слегка обуглились; пучок травы, медленно съеживаясь, горел все тише и тише. Скоро он погас, оставив в воздухе кислую пороховую вонь.

– Вот тебе и супчик, – растроенно сказал Хозяйственный, оглядывая комнату. Да, разгром был произведен капитальный, с размахом.

– Специально постараться и то такое не учинишь, – согласился с ним Тимыч. Он подобрал Нигу и сейчас приводил ее в чувство, легонько похлопывая по обложке.

– В обмороке, – пояснил Тим Боне, – очень она у нас пугливая. Вроде первоклашки. Ей бы к нам в школу, да в моем классе поучиться хотя бы годик. Боевой бы стала, отчаянной. Как учебник по карате.

Вдруг стало темно. Низкая кряжистая фигура закрыла солнце, повисшее точно посреди дверного проема.

– Кер, бир! – хриплым голосом крикнула фигура, воздев мощные руки над собой.

– Вот и… – Хозяйственный осекся на полуслове, застыв в неестественной позе, с приподнятой ногой и протянутой к двери рукой. По его одежде фольгой засеребрилась изморозь, лицо покрылось пушистым снегом, а усы превратились в две рыжие сосульки.

– Кер, бир! – снова прохрипели от двери. Тим на мгновение почувствовал, как сквозь него промчался ледяной вихрь, промчался и исчез, только мурашки по коже побежали. Тимыч поежился.