Шрифт:
Папа говорит: «Ну, главное, у мадам есть причина поворчать!»
Вильма говорит: «А чего ты злишься? Посмотри хоть раз в зеркало на свое лицо!»
Папа говорит: «Мое лицо — это мое личное дело!»
В этом месте, если бы Вильма забыла текст, я мог бы продолжить: «Но только до тех пор, пока я не обязана на него смотреть!»
А потом папина реплика: «Ладно, могу уйти, раз тебе мое лицо мешает!»
И еще раз за Вильму: «Ну, здорово! Нашел наконец причину для ухода!»
И вот я теперь думаю: что же я могу вынести из этих новых наблюдений за семейной жизнью?
Что все мужчины и женщины, когда ссорятся, употребляют одни и те же слова? Или что мама с Вильмой — психологические близнецы?
Наверно, мне надо испробовать затычки для ушей! Но они страшно раздражают. Однажды, еще дома, я заткнул уши затычками, потому что Карли на всю громкость врубила романтическую попсу, прямо как на стадионе. Затычки, конечно, заглушают окружающие шумы, зато человек начинает очень хорошо слышать самого себя, а это ужас как противно. Во мне что-то стучало и шуршало, тикало и шелестело, звенело и ворчало. Наша Бабушка, которая всегда спит с затычками, потому что живет на шумной улице, сказала, что это пройдет, это только сначала трудно, а через несколько дней я привыкну к своим внутренним шумам и перестану их слышать. Но тогда я бы и Шустрика выдержал! И можно было не переезжать к папе и не расстраивать маму до такой степени.
Мало-помалу мне все это начинает надоедать! Полчаса назад вернулся домой папа, десять минут назад — Вильма. И что мы имеем? Ну, догадались? Правильно, ссору! Потому что Вильма позвонила папе в офис и попросила его по дороге домой купить колбасы и пива, поскольку ей пришлось задержаться сверхурочно. Папа отказался идти в магазин и еще возмущался, что ему придется ехать домой на трамвае. Дело в том, что обычно Вильма заканчивает работу раньше папы и заезжает за ним на своей машине. Они оба считают своим долгом беречь окружающую среду и не загазовывать понапрасну воздух двумя машинами.
Вильма как молния ворвалась в квартиру и сразу предложила всесторонне обсудить папино поведение. Но папа сказал только:
— Да не нервничай ты так! Пойдем лучше в ресторан. Ну такой уж я, не люблю ходить по магазинам.
— Да уж! Ты настоящий мачо, черт возьми! — прошипела Вильма.
Папа в очередной раз сказал:
— Ну, главное, у мадам снова есть причина поворчать!
За этим последовали «кислое лицо» и «личное дело», которым является кислое лицо, а потом — что он мог бы уйти, если ее не устраивает его лицо, а потом — как это здорово, что он наконец нашел причину для ухода.
И тут папа ляпнул:
— Ну ты, корова, да послушай меня хоть разок!
Те же самые слова, какие он сказал маме, когда они ссорились из-за меня, Бимса и вызова в школу, и с той же самой интонацией!
Вильма — просто невероятно — ответила на это:
— Послушать? Да как же можно требовать этого от коровы?!
Может, Вильма брала уроки у моей мамы?
Не мало-помалу, а безумно быстро мне все это надоело окончательно!
Последняя точка над «i» была поставлена, когда ко мне в комнату заглянула Вильма. Уже в плаще. Этим она отличается от мамы. Мама после ссоры всегда оставалась дома, подавленная и печальная, а Вильме, наоборот, хочется светской жизни.
— Ани, скажи, пожалуйста, твоему отцу… — начала она.
Но я прервал ее:
— Я вам все равно не курьер!
Скорее всего, она не поняла, что я имею в виду. Но по крайней мере подождала столько, сколько мне понадобилось, чтобы побросать в сумку самые необходимые вещи. Потом Вильма отвезла меня на новую квартиру к маме. По дороге она сказала, что ей ужасно жаль, что все так вышло. Я уверен, она сказала это всерьез. Как и то, что я могу в любое время вернуться. Даже если папа однажды уйдет, и Вильма будет жить в квартире одна. Она, по-видимому, считает такой исход возможным! Во время разговора до меня вдруг дошло, что я, по существу, поселился на квартире вовсе не у папы, а у Вильмы. Квартиру снимает она. По-моему, невероятно тактично, что она ни разу этого не подчеркнула. Если бы я это знал, то никогда бы не попросился к ним жить!
Мама чуть не заплакала, когда открыла дверь и увидела меня. Ей еще нужно было пришить рукава и воротник к какому-то пуловеру, но она махнула на это рукой и взялась печь в честь моего «возвращения на родину» бисквитный рулет.
Карли, бессовестная, объявила, что она выиграла наше пари. Хотя мы, во-первых, вовсе и не спорили, а во-вторых, я пришел добровольно, мама не тащила меня домой силой.
А Шустрик изо всех сил старается стать мне пристойным соседом. По комнате он ходит на цыпочках. Только умудряется при этом опрокинуть большую банку со стеклянными шариками. А когда ему удается провести тихо целых две минуты, он гордо объявляет:
— Смотри, ради тебя я молчал целый час.
Серьезные намерения
Рассказывает Шустрик
Мама обещала подарить мне на день рожденья роликовые коньки. Но на самом-то деле они мне просто вообще не нужны. Там, где мы теперь живем, перед домом на роликах не покатаешься. Там ходит слишком много людей и ездит слишком много машин. И парка, где можно покататься, поблизости нет. В том парке, который есть, дорожки посыпаны гравием. Само собой, мне просто вообще не нравится здесь жить! Во всем огромном доме нет ни одного ребенка. А детей, которые живут в соседних домах, я не знаю. И не знаю, как с ними познакомиться. Они не играют перед своими домами, как там, где мы жили раньше.