— Есть кто? — голос в окошечке; мужской, молодой голос.

— Да. — Лена поднялась со стульчика. — Заказывайте.

— А это что у вас, кровяная колбаса, что ли?

— Да. Новинка нашего предприятия.

— М-м! А вкусная?

Лена не пробовала кровяную колбасу — страшновато было: колбаса из крови, — но ответила: “Очень вкусная”. В качестве того, чем торговала, она была уверена, тем более что ни разу никто серьезно не жаловался. Лишь домохозяйки иногда недовольно ворчали — “что-то "Краковская" мне вчера не понравилась, возьму сегодня "Одесскую" лучше”...

— Ну, взвесьте палчонку. Поем, о родине вспомню.

Лена выбрала побольше, положила на весы. А невидимый человек на улице (чтобы увидеть его, Лене нужно было наклониться) продолжал говорить:

— Я сам-то родом из Тувы. Это в Сибири, южнее Красноярского края есть республика. Не бывали?

Зная, что с покупателями нужно быть вежливой, Лена с доброжелательной грустинкой в голосе ответила:

— Нет, к сожалению, не бывала.

— Зря. Представится возможность, побывайте. Самое красивое место на земле. Горы, Енисей, степи... И там такую кровяную колбасу делают — м-м! Называется хан. Вкуснее ничего нет. Я хоть русский, но очень люблю.

— Шестьдесят три рубля сорок копеек, пожалуйста.

Рука положила на стеклянную плошку для денег сторублевку. Лена отдала колбасу в целлофановом пакетике, стала набирать сдачу.

— Три сорок есть у вас?

— Да есть где-то, — голос с улицы, — холодно искать.

Ее кольнуло раздражение. “Хоть бы уж наврал просто, что нету”. Насчитала монеты...

— Держите.

— Спасибо.

— Спасибо вам.

— Сейчас возьму водочки, порежу колбаски и побываю в Туве.

— Приятного вечера.

Тува какая-то... Лена нигде не бывала. Нет, в детстве родители один раз ездили с ней в Феодосию, но ничего не запомнилось — ей было неполных пять лет. От той поездки остались хранящиеся в серванте лакированный крабик с отломанными клешнями на подставке с надписью “Феодосия” и несколько бледно-розовых камушков в надколотой фарфоровой чашке.

В ранней юности Лена несколько раз заговаривала о том, что ей хочется куда-нибудь съездить, что вот в школе собирают группы то в Тарусу, то в Михайловское, то в Петербург, а родители грустно отвечали: “Но ведь это денег стоит, доченька... У нас до зарплаты — не знаем, дотянем опять или нет”.

От прошлого светлыми лучами остались дни, проведенные на даче в Толстопальцеве. Бревенчатый дом, снаружи небольшой, но внутри казавшийся огромным из-за множества комнаток; просторный участок, где была и лужайка, и заросли малины, и настоящий еловый лес с орешником и покрытым ряской прудиком. Дача эта была старая, фамильная, но в начале девяностых тетка, мамина сестра, которой дачу завещали (маме отошла двухкомнатная квартира, где сейчас жила Лена), продала ее — очень нужны были деньги...

Реальный мир для Лены ограничивался Москвой, да и то в основном одним районом — Нагатином. Здесь был ее дом, здесь она ходила в садик, окончила школу, здесь то в магазинах, то в тонарах работала. В другие районы и центр почти не выбиралась — не было повода. Разве что иногда в гости к подруге Маринке в Свиблово...

Пять минут десятого подъехал на “Жигулях” Рагим. Забрался к ней.

— Привет, — сказал, как всегда, тихо, устало. Отряхнул с головы, плеч крупинки снега. — Как дела?

— Нормально. Давай подсчитаем.

Лена доверяла Рагиму — кажется, честный парень. По крайней мере за те почти полгода, что она здесь, ни разу не пытался ее обмануть, подставить. И смотрит всегда как-то тепло и тоскливо, словно жалеет ее, хочет сказать важное, но не решается. Да и понятно в общем-то, что и Лена знает, что ответит ему, если он вдруг решится, — ответит сразу и твердо, — но все же каждый день ждет его слов. Волнуется, слегка путается, нервничает, когда Рагим рядом.

Друг о друге им почти ничего не известно. Он для нее — экспедитор, она для него — одна из нескольких продавщиц его участка. По утрам он привозит ей товар на своем “Жигуленке”, вечером забирает деньги. Они закрывают тонар и прощаются.

Сегодня все было, как много вечеров перед этим. И попрощались обычно: Лена сказала “до свидания”, Рагим кивнул, грустно взглянул на нее и залез в свою неказистую, помятую машину... Может, в свободное время он ездит на иномарке, но работает на такой вот, в которую девушку стыдно пригласить. Да и есть ли у него свободное время...

Через подземный переход Лена миновала проспект Андропова и по левой стороне Нагатинской улицы пошла к дому.

Дом был, наверное, сталинских времен. Пятиэтажный, из темно-серого кирпича, с полосками между третьим и четвертым этажами и под кровлей кирпича бордового. На первом этаже хозяйственный магазин (когда-то был магазин “Ткани”), окна там полукруглые, даже лепнина есть... Оказываясь в других местах Москвы, Лена замечала такие дома — они стояли по два-три и в центре, и на самых дальних окраинах. Словно их выстроили в одном каком-то месте, а потом разбросали по городу, туда, где они были особенно в тот момент нужны.