– Ну и благодарите богов. Мы неэстетичные. Просто мясники. Только бойня наша размерами попросторнее любого мясокомбината будет. Да и не слишком я быстрая. Куда проворнее специалисты бывают. Вы, Герман, с ними лучше не встречайтесь. Вы человек интеллигентный, чуткий. Вам бы в стороне держаться. Да, кстати, заканчивайте с карабином и спать ложитесь.

– Екатерина Георгиевна, если вы завтра собрались идти в город, разумнее мне в часовые заступить. Если вы не доверяете…

– Не в этом дело. Полагаю, совать ствол «нагана» в ухо спящей даме вы не станете, – слишком уж театрально. Но день у вас нехороший выдался. Отдыхайте. А меня скоро Прот сменит.

– Он всего лишь мальчик. К тому же не слишком здоровый.

– Он весьма разумный мальчик. Прямо на редкость. Отдыхайте, Герман Олегович, – Катя встала и, прихрамывая, направилась к лошадям.

Герман посмотрел на гранаты и пробормотал:

– Насчет бомб зря. Приличная граната. На фронте бы таких побольше…

Слух у девушки был хороший. Обернулась:

– Да я не спорю. Но к ним навык нужен, а учиться некогда. Вы, Герман Олегович, меня за пальбу извините. Я к господам дроздовцам ненависти не питала. Но если столкнулись на узкой дорожке, то тут уж кто кого. Мне искренне жаль. Я девушка дурная и беспринципная, но когда меня убить собираются, очень раздражаюсь. Инстинкт, вероятно.

Пока Герман мучился, что бы такое ответить, Катя исчезла в темноте. Прапорщик, морщась, вставил затвор на место и зарядил винтовку.

Лечь пришлось спиной к Пашке, спина у пролетария была теплая, широкая, и пахло от него все тем же «комариным» папоротником.

Проснулся Герман от щебета. Зяблики разгалделись. Думать ни о чем не хотелось. Сквозь веки щекотал солнечный свет. Кобура «нагана» давила в бок, но шевелиться не хотелось еще сильнее, чем вспоминать и задумываться.

– Эй, ваше благородие, снедать будешь или забастовку объявил? – по каблуку сапога постучали. Довольно вежливо, надо думать, господин пролетарий выспался и пребывал в чудном расположении революционного духа.

Герман сел и чуть не стукнулся макушкой об ось брички.

Пашка ухмыльнулся:

– Силен дрыхнуть, господин прапорщик. Давай-ка потрапезничаем. Дел полно.

Герман выполз из-под брички. У ведра с водой устроился на корточках Прот, ополаскивал заспанную физиономию.

– Ты, ваше благородие, давай, тоже умойся. Екатерина Георгиевна о водных процедурах отдельно упомянула.

Завтрак был скромным: остатки хлеба, тоненькие ломтики сала, последний, с трудом расколотый кусок сахара.

– Пояса придется затянуть, – бодро заявил Пашка, наливая в единственную кружку холодной воды. – На ужин щи из крапивы сварим. В обед приказано поститься, костер не разводить. Унюхать могут.

– А ужин не унюхают? – пробормотал Герман, стараясь аккуратнее класть в рот крошащийся колючий хлеб.

– В потемках спокойнее, лишних носов меньше, – пояснил Пашка. – Хитрых дров Екатерина Георгиевна нам припасла. К тому же обещалась к полуночи непременно вернуться. Намекала, что по возможности харчей притащит.

– Ты ей прямо как своему комиссару веришь, – с неожиданной для самого себя злобой сказал Герман.

Пашка глянул искоса:

– Чего ж не верить знающему человеку? Сурова девица, конечно, да как же ей без этого? Ты злобство копить заканчивай. Вчера некуда было деваться. Шлепнули бы нас без долгих разговоров.

– Да с чего ты взял? По себе судите, «товарищы-ы»?

– Что я совсем дурной, чтобы не понять? Твой поручик на нас уже как на прелые колоды смотрел. Да и ты, прапор, если без злобы припомнить, тоже догадался.

Герман промолчал, взял протянутую Протом кружку с водой. Поздно кричать, револьвером грозить. Преступник и однозначный предатель вы, господин «почти подпоручик».

– Павел, а что еще Екатерина Георгиевна приказала, когда уходила? – спросил мальчик, собирая крошки с тряпицы, служащей скатертью.

– Первое – вести себя тише мышей, – Пашка загибал пальцы. – Второе – обиходить лошадей. Третье – пулемет должен блестеть, как у кота яйца. Винтовки и шпалеры – само собой. Четвертое – постираться. Про ужин я уже сказал. Главное – соблюдать повышенную бдительность. Да, когда будем стираться, не забыть про командирские галифе и сорочку.

– Я стирать дамские портки не буду, – категорически заявил Герман.

– Ага, ты же гордый, – кивнул Пашка. – Ничего, обойдемся. Я вот Екатерине Георгиевне юбку помогал штопать, не погнушался. Хрен с тобой, ваше благородие. Ты хоть свое исподнее простирни. И повязку. А то вокруг благородного лба чирьи венчиком разбегутся.

– Я работы не боюсь, – резко сказал Герман. – И лошадей почищу, и все остальное сделаю. Но полоскать женское белье занятие непристойное, и никакие революционные декреты меня это делать не заставят.