Когда за волосы грубо потянули, задирая голову вверх, я даже не смог моргнуть, чтобы прогнать влажную пелену из глаз. Веки опустились, и поднять их уже не получилось.

Когда-то, не столь уж давно, в моей непростой жизни был благодатный период прекрасных пробуждений. Когда, нехотя потягиваясь, неспешно поднимаешься, лениво зеваешь до хруста в нижней челюсти — торопиться некуда. Или подскакиваешь по звонку и, чертыхаясь, натягиваешь штаны, потому что затягивать процесс не позволяет лимит времени. Или даже ругаешься, если, досматривая сон про самого себя в компании с парочкой легкомысленных блондинок, не сумел найти в себе силы, чтобы оперативно отреагировать на дребезжание будильника.

Сладкое времечко осталось в прошлом. Теперь мои пробуждения сродни восстанию из гроба. Так же мрачно, страшно и неубедительно. Особенно сегодня. Ну не могу поверить, что дожил до нового дня. А может это не день? Вечер? Ночь? Открывать глаза не спешу, да и не уверен, что веки исполнят приказ. Что нам говорят органы слуха? Ничего не говорят — или оглох, или тишина мертвая. А нос что подскажет? Тоже ничего — похоже, забит цементной пробкой.

Стоп! Я не оглох! Звук! Какое-то непонятное дребезжание, затем треск деревянный, и, похоже, бормочет кто-то. Не понять, далеко или близко — уши работают безобразно. Впрочем, как и все остальное.

Господи, ну как же мне хреново…

Веки поднялись со второй попытки — от натуги в голове болезненно хрустнуло. Зря старался — ровным счетом ничего не увидел. Унылая серая пелена. Ослеп? Может и так… Это предположение не напугало — безразличие. Одно сейчас волнует — жажда. Дикая жажда. Есть старое проклятье: «Чтоб тебе никто воды умирающему не подал». Начинаю понимать его смысл.

Хотя это казалось невозможным, но я сумел разлепить спекшиеся губы и пробормотать:

— Ыыыыыы…

Само собой подражать косноязычной корове не хотел, но произнести «воды» не получилось.

Треск затих, затем серое марево перед глазами осветилось от огонька на кончике длинной щепки. Горящую лучину сжимала костлявая рука с узловатыми пальцами увенчанными заскорузлыми ногтями. Я заподозрил, что физиономия обладателя столь безобразной конечности вряд ли усладит мой привередливый взор, но зажмуриться не успел — в поле зрения вплыло лицо, которое я менее всего ожидал увидеть. Не являюсь поклонником поп-музыки и всего, что с ней связанно, но эту певицу знаю. «Вечно молодая» вульгарная старушенция украшенная прической времен давно ушедшей социалистической моды, с грузом неугомонных амбиций разрушающих все то хорошее, что, возможно, в молодые годы сделало из нее звезду. И еще пикантная черта характера, из-за которой я, даже забредая на относительно серьезные сайты, пробегая взглядом по заголовкам, поневоле узнавал все новости касающиеся ее личной жизни. Пресса обожает все необычное или извращенное, и эстрадниц, питающих нежную привязанность к юношам, годящимся им во внуки, ни за что не пропустит.

Нет, хоть я такую музыку не слушаю, но ничего не имею против этой исполнительницы в частности, и особенностей современной эстрады в общем. Попса живет своей жизнью — я своей. И сейчас мне не ясно одно: как эта карга здесь нарисовалась?!

В следующий миг стало понятно, что обознался — старуха улыбнулась. Нет — я все могу понять: кризис, демпинг пиратских альбомов и халявных сайтов, откаты музыкальной мафии и пришедший во время еды аппетит — с деньгами даже у матерой звезды может быть туго. Но не настолько, чтобы «поп-дивы» щеголяли слюнявыми деснами кое-где «украшенными» обугленными пеньками сгнивших зубов. Да и маникюр странноватый даже для рокера-сатаниста. И к созданию прически стилисты не причастны — над ней, похоже, ураганный ветер поработал, а обманулся я из-за сумрака и вывертов подсознания, ищущих знакомое там, где его нет. Одежда, опять же, не от итальянских брендов и даже не от «секонд-хенда». Нечто до умиления самобытное. Такое впечатление, что бабушка бегала по лесу, пока не собрала на себя всю паутину — получилось нечто вроде мерзко выглядевшего кокона, в прорехах которого проглядывало давненько не мытое тело.

— Король! Гляди! Кажись мужчинка очнулся. Глазенки вытаращил. Ну чего мычишь, болезный? Поди по девкам скучаешь?

Если и было в данный момент что-то, о чем я скучал менее всего, так это как раз девушки. Но старуха, похоже, в мои невинные помыслы не верила.

— Вот! Вижу! Все зло от девок! Всегда так. Вот почему ты здесь очутился? Скажи без утайки: баба виновата?

— Ыыыыыы…

— Король, чего он опять мычит? Дам-ка я ему воды — может заткнется, или чего приятного скажет.

Душа моя тут же переполнилась благодарностью к странной старухе. Пусть чудит как ей заблагорассудится, лишь бы напоила.

Воды мне дали неудобным способом — выжали в рот мокрую тряпку. Выглядела она так, будто ею не меньше года драили полы в туалетах общежития для африканских студентов, но сейчас не тот случай, чтобы привередничать. Кашляя и рыдая от раздирающей горло и бронхи боли, я давился упоительной влагой, стараясь не потерять ни капли. Старуха при этом продолжала разговаривать с невидимым собеседником:

— Король, а ведь он не старик. Просто потасканный какой-то. Где ж нашего парня носило? А? Здесь ведь никто никогда не появляется с севера. Ну кроме бродяг морских мимолетных. Но этот точно не из-за моря пришел. Вон — глазки будто у теленка. И немощь у него непростая. Ох непростая… Король — а может он из ваших? Нет? Вот и я так думаю.

Сомневаюсь, что в пещере (а я уже понял, что нахожусь в каменном гроте) присутствует особа королевской крови. Весь мой жизненный опыт подсказывал, что одиноко живущая женщина слегка (а может и не слегка) тронулась умом, и теперь может разговаривать с чем угодно. В лучшем случае с собакой или ночным горшком. В худшем с однорогим демоном, который ведет ее по жизни с помощью разнообразных полезных советов. В частности, любит рекомендовать умерщвлять приходящих с севера путников самыми жестокими способами. Я в принципе уже не против упокоиться, но хотелось бы не мучаться — и без того натерпелся.