– Ты все собрала? – за полчаса этот вопрос мама задала три раза. – А домашние тапочки?

– Взяла, взяла, – отвечала я. Главное взять, а то, что ходить там я буду исключительно босиком или в носках, говорить совсем не обязательно.

– А носки шерстяные? – продолжала мама. – Вдруг холодно будет? Возьми те, серые, которые бабушка связала.

– Я их и взяла, – согласилась я.

– А расческу? А зубную щетку?

– Ну, конечно. Я положила их в самую первую очередь.

– А теплый свитер? Возьми еще один на всякий случай, а то этот, мне кажется, какой-то холодный.

– Нормальный, – я начинала раздражаться. Сейчас мама еще вспомнит о теплых зимних трусах или о шерстяных штанах по колено, которые заставляла меня надевать до пятого класса под джинсы, совсем весело будет.

– Ну, ты не стесняйся, попроси у Нины что-нибудь теплое, если замерзнешь…

– Я не замерзну, мам. Лето на дворе.

– Ты что, не знаешь, какое у нас лето бывает? – удивилась мама. – Сегодня плюс тридцать и солнце, а завтра плюс двенадцать и дождь, холодный…

Такой разговор может продолжаться до бесконечности. Чем больше говорим, тем больше вещей, которые нужно с собой взять, вспоминает мама. И все кажутся ей такими зверски необходимыми, что обойтись без них невозможно.

– А майки взяла?! – вдруг вспомнила мама, когда я уже стояла в прихожей, поглаживая руль велосипеда. – Я тебе две недели назад покупала, новенькие.

Майки, о которых она вспомнила, это совсем не те летние цветные майки на тонких бретельках, которые можно надеть с любой юбкой и джинсами. Это нижнее белье, светленькое такое, с кружавчиками на груди. Мама требует, чтобы я надевала их под свитер, особенно зимой. Я противлюсь и забиваю на это, но если вдруг мама заподозрит неладное и проверит, придется сдаться и надеть эту дурацкую майку с кружевами. Здесь главное, чтобы физры в этот день не было. А то переодеваешься перед уроком, снимаешь свитер, а под ним – майка в горох, как у детсадовской – вместо кружевного красивого лифчика, как у всех нормальных девушек моего возраста.

– Отстань уже от ребенка! – вмешался папа, появившись из кухни с сосиской на вилке. – Взрослая, сама разберется.

– Езжай аккуратнее, смотри по сторонам.

– Приедешь, сразу позвони.

– Мобильник-то заряжен? Зарядку не забыла взять?

– Поздно не гуляйте!

Выслушав последние воспитательные наставления и попрощавшись с родителями, я взяла велосипед и спустилась на улицу. Низкое небо затянулось плотными белыми облаками. Ни капли солнца, ни грамма голубого неба. Душно. И так грустно, что хочется плакать.

Я поставила рюкзак на скамейку и занялась коробкой с Гэри. Он меланхолично жевал огурец, шевеля блестящими рогами, и, казалось, смотрел на меня.

– Доброе утро, Гэри, – улыбнулась я, устраивая коробку на багажнике и перевязывая крепкой веревкой. – Улыбнись, мы едем отдыхать. Ты рад? – спросила я голосом Губки Боба.

Гэри не ответил, но мне хотелось думать, что он меня понял. Я крепко привязала коробку к багажнику. Улитка будет в безопасности.

Достала мобильник, чтобы посмотреть время. Без десяти пять. Ни одного SMS, ни одного пропущенного вызова. Была мысль написать Полине и Василисе, что уезжаю на месяц, а может, и больше, но я почему-то не стала этого делать. Так что никто не знал о моем отъезде.

Я надела рюкзак, проверила еще раз, крепко ли привязана коробка с улиткой, села на велосипед и поехала. Навстречу чему-то неизвестному, но, надеюсь, приятному.

От нас до Долгопрудного ехать двадцать минут на маршрутке, которая останавливается прямо у дома Нины. Можно ехать и по-другому. До станции на любом автобусе от метро, потом три остановки на электричке, а дальше – пешком полчаса. На велосипеде ехать дольше, что намного приятнее. Дорогу я знаю наизусть, прошлым летом мы с Ниной часто мотались туда и обратно на велосипедах.

Три часа, и я на месте. Еду по знакомым с детства улицам, встречаю знакомые дома и окна. Первый раз папа привез меня сюда на осенние каникулы во втором классе. Тогда я прожила в Долгопрудном целую неделю. С бабушкой, дедом, сестрой и ее родителями. Все в одной трехкомнатной квартире на десятом этаже. Сейчас, конечно, многое изменилось, но тогда было очень весело.

Но было и то, что оставалось неизменным. Приезжая в Долгопрудный, я словно попадала в другую реальность. Какое-то другое измерение, где все кажется особенным. Особенно приятным. Любая мелкая радость растет на глазах, заставляя улыбаться, а любая неприятность кажется мелочью, из-за которой глупо грустить.

Уже тогда, в семь лет я поняла: если выбирать место, в котором я бываю наиболее счастливой, то я безоговорочно выберу Долгопрудный.

В восемь вечера я стояла на пороге квартиры Нины.

– Привееет, сис! – весело протянула она, обнимая меня. – Заходи давай!

У Нины какой-то особый, радостный голос, независимо от того, что она говорит. Даже если ей грустно, голос все равно удивительно веселый. Остатки моей грусти улетучились, уступив место нежным росткам полудетского счастливого чувства.