А, была не была! Если воевать, так по-военному! В конце концов, что это за практика такая: сидеть в канцелярии и перебирать папочки с делами?!

— Я согласен, ротмистр…

— …Ваше благородие, господин следователь, да какой же я враг народа? Ну, бес попутал — купил муку из проросшего зерна. Так на копеечку же польстился! Семья-то, семья — это ж шесть ртов! Как всех прокормить?

— Не враг народа, говорите… Ну-ну. А то, что хлебом из вашей, так сказать, муки восемь человек отравилось, причем из них двое — маленькие детишки — до смерти? Это как?

— Так ведь, ваше благородие, ну кто ж знал, что детишкам-то? Мне б этот грех отмолить, а? Я бы и за вас свечку поставил…

— Ну, со свечками мы после разберемся, а пока скажите-ка мне вот что… Сами бы вы не додумались такую пакость делать. Так кто-то подсказал?

— Помилуйте, ваше высокоблагородие, да кто ж подсказывать-то станет? Ну, вот как есть, бес попутал…

— Господин делопроизводитель, запишите: подследственный упорствует и от дачи показаний отказывается. Значит, так: перерыв, а подследственного увести. Пусть поразмышляет…

Следователь Рославлев отодвигает папку с бумагами:

— А что, молодой человек, не испить ли нам с вами чайку, пока господин Смирнов размышляет и пока ему… хм… помогают собраться с мыслями? Подсаживайтесь-ка к моему столу…

Чай горячий и ароматный — не чета тому, что в кухмистерской.

— Сухарики берите… По вашему лицу вижу, что хотите что-то спросить, так?

— Да. Василий Федорович, но какой же он враг народа? Вор — да, но враг?..

Рославлев молчит, сосредоточенно мешая в стакане ложкой.

— Ну, в самом деле, ну, украл. Ну, люди пострадали. Но разве за это можно…

— Что «можно»? Можно ли за это в Сибирь? Да сколько угодно. Но вот скажите-ка мне, молодой человек: вот закатаем мы его в Сибирь. А кто в его лавке останется? Жена? Правильно, она и останется, благо половина имущества на нее записана. И что, думаете, она не станет худую муку продавать? Да еще как станет, даже больше чем этот сиделец. Ей же мужу посылки надо в Сибирь слать. А, скажете, не знала она, что он муку из проросшего зерна в дело пустил. Может быть, только верится слабо. Супруга его из самого что ни на есть купеческого звания и всю эту торговую премудрость не хуже мужа разбирает. Так что, вернее всего, знала. А раз так, то и ответ ей вместе с мужем держать…

— …Господин следователь! Подследственный Смирнов на допрос просится.

— Ну, раз просится — допросим. Вели, голубчик, чтоб привели. Давайте-ка, молодой человек, посмотрим да послушаем: не поумнел ли наш отравитель?..

— …Ай-яй-яй, гражданин Смирнов. Да как же это вы так? Должно быть, упали?

— Ваше превосходительство, да какой там «упал»?! Это же ваши… так отделали…

— Да что это вы такое говорите?! Да неужели же вы хотите сказать, что служащие Комитета государственной безопасности вас ударили? Не может быть!

— Да как же не может быть, ваше превосходительство. Как есть отделали — мое почтение. Особенно этот вот старался!

— Нет, в этом надо разобраться. Подследственного увести, а вас, ефрейтор Кузьмин, я попрошу остаться… Ну, что, Петр Прович, упирается?

— Упирается, вашскабродь. Ну, да ништо: и не таких упертых ломали.

— Так давай, голубчик, давай. Только уж постарайтесь, чтоб больше не жаловался. И на сегодня нам его больше не присылать. Как там у вас Елатомцев поживает?

— Да как сказать, вашскабродь? Вроде доходит…

— Как думаешь, Петр Прович: к завтрашнему дню дойдет?

— К завтрему, Василий Федорович, непременно дойдет!

— Вот и хорошо, вот и славно. Чайку с нами не выпьешь, Петр Прович?

— Отчего же не почаевничать. Я вот туточки примощусь…

— Вот, молодой человек, не желаете ли Петру Провичу ваш вопросец адресовать?

— Да я вот только хотел сказать, господин ефрейтор, что Смирнов, разумеется, вор, но разве так можно? Нужно?

Ой! Что-то я, должно, не то спросил. Ой, какое у него лицо стало… аж пятнами пошло…

— Вы, Петр Прович, успокойтесь. Чайку вот, сухарик… Молодой человек просто не знает…

— Э-эх, барчук, да моя б воля была б, я б таких без суда, без следствия на березу! Со всем выводком!

— Видите, молодой человек, как повернулось. Я каюсь, не ожидал, что Петр Прович столь близко к сердцу ваш вопрос воспримет… Дело в том, что четыре года назад у него вот от такой муки вся семья сестры потравилась…