Рядом с баррикадой стоял недостроенный четырёхэтажный дом. Во дворе у чёрного хода тянулись штабеля кирпичей для пятого этажа.

— Тащите кирпичи к проёмам верхних этажей! — распорядился Гурьев.

Вовремя распорядился. По Большому проспекту на рысях мчались уланы. Настал час боя! Атака карателей была неудачной.

Баррикада на Васильевском острове.

Разгорячённые кони запутались в проволоке. Одна лошадь упала и придавила всадника. Но в помощь коннице подоспела пехота. Ещё издали солдаты дали залп по баррикаде. Рабочие не дрогнули, ждали, когда каратели подойдут ближе, и простреленное красное знамя по-прежнему высилось над баррикадой.

Шеренги солдат подошли ближе. Послышался приказ командира:

— Рвать проволоку!

Солдаты, не прекращая стрельбы, придвинулись вплотную к проволоке. Баррикада встретила их одиночными выстрелами из револьверов. Запасных патронов у рабочих не оказалось. Отбиваться было нечем. А солдаты штыками и прикладами рвали проволоку.

— Укрыться в доме! — крикнул Гурьев.

Солдаты продолжали обстреливать баррикаду, и вдруг на их головы посыпались кирпичи с верхних этажей недостроенного дома. Несколько карателей упало, выпустив из рук винтовки.

— Стрелять по окнам! — раздалась команда офицера.

Засевшие в доме рабочие держались до последнего. Но запас кирпичей иссякал.

— Атаковать дом! — раздалась команда офицера. — Бунтовщиков захватить живыми!

Не прекращая стрельбы, солдаты взбежали на площадки третьего и четвёртого этажей, ворвались в комнаты и в растерянности остановились: в комнатах никого не было.

— Растворились! — пробормотал какой-то ефрейтор. — Нечистая сила им помогает…

— Отставить! — рявкнул командир. — Баррикаду разобрать, красный флаг принести лично мне! — Он понял тайну исчезновения революционеров. Израсходовав кирпичи, бойцы баррикады спрятались в первом этаже. И пока солдаты, стреляя, поднимались с парадного входа, революционеры выбежали с чёрного входа в проходной двор и пробрались на соседние улицы.

А красного знамени солдаты так и не нашли. Покидая баррикаду, Гурьев унёс его с собой.

Поздно вечером Гурьев привёл к Шарову фельдшера. Фельдшер выбрил Шарову полголовы, смазал йодом рану и ушёл.

— А как другие? Дошли до царя? — спросил Шаров.

— Дошли, дошли! — зло отозвался Гурьев. — На тот свет дошли! У Нарвских ворот полегло, может, двести, может, триста человек, кто их считает? На выборгских рабочих напустили конницу с шашками наголо. У Троицкого моста тоже перестреляли не одну сотню. А на Большой Дворянской красным снегом можно умываться.

— Значит, к дворцу никто не проник?

— Кому-то удалось. Только приветил их не царь, а его гвардейцы. Били залпами во все стороны. Весь день трупы возили. Детишек и тех поубивали.

Шаров долго молчал, упершись невидящим вглядом в стену, где ещё утром висел портрет царя в парадной форме.

— Вот он, весь теперь как на ладони, господом данный нам царь-государь. — Лицо Гурьева исказилось злобой: — Может, обратно навесишь иконы и царя-батюшку?

— Но чего делать? — простонал Шаров. — На кого надеяться, если нет ни бога, ни царя?

— Это ты хорошо сказал, Терентьич: нет бога и царя. Значит, не зря тебя казак полоснул шашкой. Сразу поумнел.

— Поумнел. А жить-то как, спрашиваю? На кого надеяться, что делать?

— На кого надеяться, спрашиваешь? Могу сказать: на себя, на таких же, как мы — угнетённых, бесправных рабочих. Иначе нам из рабства не выбиться…

— Зряшное говоришь, Василий. У царя солдаты, пушки да ружья, а у рабочего что? Самодельные кинжалы.

— На этот вопрос отвечу тебе ясно. Слушай, Терентьич. Слушай и запоминай! — Гурьев скинул валенок, сунул в него руку и вытащил небольшой, скатанный в трубочку листок. — Вот что говорят нам умные люди: «Товарищи! Мы готовы положить жизнь за свободу, бороться до конца, до победы! Нам нужно только огнестрельное оружие. С вооружённой силой царя мы можем бороться только с оружием в руках. За оружие, товарищи граждане! Мы ждём, что все товарищи рабочие присоединятся к нам!»

— Понял теперь, что делать рабочему? — спросил Гурьев, пряча бумажку в валенок.

— А где я его возьму, это самое огнестрельное оружие? — сердито спросил Шаров.

— Кому положено, тот об этом и заботится. Оружие у нас будет, — загадочно ответил Гурьев.

Шаров взъерошил свою густую бороду и неожиданно окрепшим голосом сказал:

— Стрелять я умею. Три года в солдатах царю служил. Так что в нужный час рука не дрогнет, не промахнусь.

На окраине Петербурга, близ Смоленского поля раскинулся двор извозчиков. Окружённый забором двор был большой и шумный. Ещё бы! В нём жило больше пятидесяти извозчиков. В любой час дня со двора доносилось конское ржанье и сиплые, застуженные голоса извозчиков.

Извозчики жили в двух деревянных флигелях, больше похожих на унылые бараки, чем на жилые дома. Рядом с двором высился двухэтажный каменный дом. Ещё издали на каменном доме была видна большая яркая вывеска. Румяные бублики, поджаренные пирожки, золотистые пряники, цветастый чайник, глиняная кружка пива, увенчанная белоснежной кудрявой пеной, — всё это было разрисовано по краям броской вывески, а посередине тянулись толстые зелёные буквы: ЧАЙНАЯ.