Шрифт:
Мы стоим вне науки. Вместо этого мы стоим, к примеру, перед цветущим деревом — а дерево стоит перед нами. Дерево обращено к нам лицом. Дерево и мы встречаем друг друга, поскольку дерево стоит там, а мы стоим с ним лицом-к-лицу. Поскольку мы состоим в этом отношении друг к другу, друг перед другом, то дерево и мы есть. Эта встреча лицом-к-лицу не есть, в таком случае, одна из тех «идей», которые носятся в нашей голове. Остановимся здесь ненадолго: нам придется перевести дыхание до и после прыжка.
Я на время оставлю без внимания вводную фразу: «Мы стоим вне науки». Я хочу сосредоточиться на том пути, который ведет Хайдеггера к персонификации цветущего дерева. По Хайдеггеру, как дерево, так и мы имеем лица: дерево обращено к нам лицом, мы стоим лицом-к-лицу с деревом, каждый из нас пребывает перед другим. Почему Хайдеггер персонифицирует цветущее дерево?
Я полагаю, что ответ на этот вопрос заключен в том, что Хайдеггер отрицает: «Эта встреча лицом-к-лицу не есть, в таком случае, одна из тех „идей“, которые носятся в нашей голове». Хайдеггер персонифицирует дерево, чтобы деперсонализировать его. Я имею в виду, что Хайдеггер персонифицирует дерево, настаивая, что дерево действительно пребывает перед нами, отдельно от нас. Дерево не есть наше представление [318] .
318
Поскольку я буду использовать эти термины и поскольку их смысл в моем употреблении может быть не совсем ясен, уточню, что персонифицировать — значит рассматривать нечто как Другое, как независимое от меня, как пребывающее и действующее само по себе и своим собственным способом. Отсюда важность лица: нечто, рассматриваемое как имеющее лицо, есть что-то персонифицированное. (Вспомним здесь роман К. С Льюиса «Пока мы лиц не обрели». Его соль, помимо прочего, в том, что здесь — вдали от неба — мы не полностью персонифицированы, мы не наделены лицами.) Персонализировать — значит рассматривать нечто как мое, как зависимое от меня, как что-то, что пребывает и действует в зависимости от меня. Так, например, представления, как они понимаются в нижеследующих цитатах из Шопенгауэра, Хайдеггера, Фреге, являются персональными (персонализированными). Как об этом говорит Фреге, представления — то, что мы имеем, это наша собственность. (То, что персонифицировано, не является тем, что мы имеем, или нашей собственностью.)
Чтобы лучше понять, что, по моему мнению, осуществляет Хайдеггер, рассмотрим следующий известный отрывок из Шопенгауэра (Хайдеггер предваряет свое рассуждение о цветущем дереве аналогичным отрывком из Шопенгауэра):
«Мир есть мое представление» — вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлективно-абстрактного сознания; и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что он не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий его мир существует только как представление, то есть исключительно по отношению к другому, к представляющему, каковым является сам человек. Если какая-нибудь истина может быть высказана a priori, то именно эта, ибо она — выражение той формы всякого возможного и мыслимого опыта, которая имеет более всеобщий характер, чем все другие… Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для сознания, то есть весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением… Мир есть представление [319] .
319
Шопенгауэр Л. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1.М., 1999. С 18–19.
Шопенгауэр персонализирует мир: мир есть наше представление. Таковым является, конечно, и цветущее дерево. Дерево, как и поле, в котором оно растет, земля, частью которой является поле, солнце, которое светит, — все это наши представления; все они носятся в нашей голове. Шопенгауэр персонализирует дерево, делая его нашим.
Хайдеггер персонифицирует дерево, делает его другим, иным, нежели «наше». И он рассматривает это действие как требующее большого скачка: после него мы должны приостановиться, чтобы перевести дыхание. Хайдеггер объясняет потребность в передышке тем, что
теперь мы — те люди, которые совершили прыжок за пределы знакомой сферы науки и даже, как мы увидим, за пределы сферы философии. И куда же мы совершили прыжок? Возможно, в пропасть?
Хайдеггер полагает, что встреча лицом-к-лицу с деревом требует, чтобы мы совершили прыжок за пределы психологии и науки, и даже за пределы философии. Очевидно, в науке и философии деревья не имеют лица [320] . (Персонализированные деревья не являются персонифицированными.) Но где деревья имеют лицо? Куда мы совершили прыжок? Где должно быть это место, если не в сфере науки и не в сфере философии? В какое Зазеркалье Хайдеггер просит нас перескочить? Несомненно, по ту сторону науки и философии — только бездна.
320
Под «философией» Хайдеггер подразумевает ту философию, которая осуществлялась и осуществляется другими, — но не ту философию, которую осуществляет он сам.
Хайдеггер отвечает на вопрос «не прыгнули ли мы, возможно, в пропасть?» следующим образом:
Нет! Скорее на какую-то твердую почву. Какую-то? Нет! На ту почву, на которой мы все живем и умираем, если мы честны с самими собой. Странная, на самом деле абсурдная вещь — мы должны прежде перепрыгнуть на почву, на которой мы в действительности стоим.
Хайдеггер утверждает, что мы перепрыгнули на твердую почву нашей жизни. Что здесь поразительно и что Хайдеггер подчеркивает как «странную, на самом деле абсурдную вещь» — это то, что нам приходится совершать прыжок от знакомого (наука, философия) к незнакомому, на твердую почву нашей жизни. Мы должны совершить прыжок, чтобы попасть туда, где мы всегда уже есть.
Я хочу на время отойти от цветущего дерева. То, что, на мой взгляд, Хайдеггер делает в этом отрывке, — борьба с приверженностью, которая разделяется знакомыми нам наукой и философией, а именно с приверженностью психологизму. Психологизм, вкратце, лучше всего мыслить как совокупность воззрений, каждое из которых утверждает, что некий предмет (например, логика, мораль или мышление) является отраслью психологии. Следовательно, его законы нужно понимать как обобщения того, что происходит в человеческой голове. Так, например, логик психологического толка будет рассматривать законы логики как обобщения заключений, осуществляемых в человеческой голове. Возражение Хайдеггера на утверждение, что цветущее дерево есть представление в нашей голове, является также возражением на утверждения психологизма.
Психологизм персонализирует деревья — он персонализирует поля и т. д. Он делает это, рассматривая их как представления, которые носятся в голове, как нечто психологическое. Хайдеггер указывает на это в отрывке, непосредственно предшествующем рассуждению о цветущем дереве, замечая, что для понимания мышления мы должны отказаться от психологии. Конечно, антипсихологизм Хайдеггера, восходящий к Гуссерлю, вовсе не удивителен. Что удивительно, так это методы и глубина борьбы Хайдеггера с психологизмом. Чтобы прояснить это, я хочу сравнить антипсихологизм Хайдеггера с антипсихологизмом Фреге. Это сравнение послужит также мостом от цветущего дерева к тому, что Хайдеггер называет мышлением.