К наступлению ночи все заключенные были в отчаянии.

Капитан Филип вернулся в гавань с сияющим лицом, подтвердив слова рыбаков, что к ним действительно направляется большой английский корабль и сейчас он стоит в Весеннем заливе.

Заключенные ждали, думая, что лейтенант Тенч и хирург Уайт прибудут через час или два с еще более сияющим видом. Многие поспешно съели остатки своего рациона, полагая, что на следующий день им дадут больше, чем они обычно ели за неделю.

Но Тенч и Уайт вернулись мрачными и молчаливыми и пошли прямо в дом губернатора, не сказав никому ни слова. Когда на обратном пути они сообщили, что на новом корабле находится более двухсот женщин и нет никаких продуктов, им не поверили. Некоторые смеялись, приняв это за шутку. Но все же, когда каторжники увидели, как в дом губернатора спешат другие офицеры, и не услышали радостных криков, они, хоть и не сразу, поверили, что это правда.

Мужчины-заключенные слишком ослабли от голода, и их не интересовала огромная толпа женщин, направляющаяся к ним. Единственной их реакцией был страх того, что рацион урежут еще больше. Но для большинства женщин новость оказалась стихийным бедствием. Плохо уже то, что придется разделить свою пищу с чужими, но мысль о том, что новые женщины уведут их мужчин, была еще хуже.

Отношения с кем-то (законным был этот брак или нет) облегчали муки жизни в колонии. В большинстве случаев они являлись компромиссом, особенно для женщин. Дома в Англии вряд ли кто-то из них выбрал бы себе такого партнера. Но здесь выбор был ограничен. Простые девушки радовались, что их кто-то хочет, более симпатичные находились в большей безопасности, имея защиту, а там, где результатом компромисса стал ребенок, это вносило какой-то смысл в их жизнь.

Мэри занервничала больше остальных, когда услышала новость о «Джулиане», груженном женщинами. Она знала, что не ее красота и не ее ум держали Уилла рядом с ней два года. Он был с ней исключительно потому, что женщин не хватало и, познакомившись поближе с более красивыми женщинами, Уилл обнаружил у большинства из них серьезные проблемы с характером.

И смерть, и высылка людей на остров Норфолк сократили число каторжников в десять раз. Сейчас здесь оставалось не более семидесяти мужчин, и большинство из них были настоящими развалинами. Среди двухсот новых женщин, которые находились взаперти на корабле многие месяцы, почти наверняка найдутся десятки таких, которые положат глаз на Уилла.

Все женщины колонии до последней вышли посмотреть, как будут доставлять каторжниц с «Джулианы» на берег. За исключением погоды, все происходило так же, как в день прибытия первых кораблей: тот же возбужденный смех и непристойные замечания. Но если Мэри прибыла в начале февраля, что в этой стране, где все было наоборот, означало палящее солнце, такое жаркое, что многие из каторжников побежали к морю охладиться, то «Леди Джулиану» новая земля встретила неприветливо: небо стало серым, дул резкий ветер, море волновалось, и было очень холодно.

Вероятно, женщины по-сестрински должны были сочувствовать новоприбывшим и беспокоиться за них. В конце концов, они прошли через долгое, изнурительное плавание и сейчас собирались войти в ад. И все же одного взгляда на них, даже с расстояния, оказалось достаточно, чтобы старожилы забыли о доброте и сплотились вместе, испытывая к новеньким антипатию и отвращение. На женщинах с «Леди Джулианы» была яркая одежда, многие щеголяли в шляпах, украшенных цветами и перьями. Новоприбывшие были полными и здоровыми и больше походили на актрис, чем на каторжниц.

Мэри в страхе крепче прижала Эммануэля к груди. Тот момент, когда она очутилась среди заключенных с других кораблей, навсегда запечатлелся в ее памяти. Все они казались гораздо более сильными и самоуверенными, чем она, толстокожими и жестокими. Сейчас время и страдания уравняли всех заключенных, но Мэри боялась, что эти новые женщины изменят установившийся порядок вещей.

— Много дам, — сказала Шарлотта, глядя на мать с нескрываемым ликованием. — Красивых дам.

При этих невинных словах дочери Мэри вдруг стало стыдно. В конце концов, это были такие же женщины, как она. Все они знакомы с кандалами и с ужасами тюрьмы, и всех их оторвали от семей и друзей. Мэри не хотела, чтобы Шарлотта росла в атмосфере горечи и ненависти. И она решила, что должна побороть страх и ревность и доброжелательно встретить новеньких.

— Я думал, без парочки драк дело не обойдется, — сказал хирург Уайт Тенчу, когда они обедали у него на следующий вечер. — Но благодаря действиям Мэри Брайант новенькие, похоже, хорошо приживутся.

Уайт и Тенч стали друзьями на «Шарлотте», несмотря на разницу в двадцать лет. У них были одинаковые интересы и одинаковое происхождение, и, хотя хирург больше беспокоился об общем состоянии здоровья колонии, а Тенч — об обеспечении ее жизнедеятельности, их обоих очаровала эта новая, еще неисследованная земля. Несколько раз они вместе ходили в исследовательские экспедиции и с одинаковым любопытством интересовались аборигенами. А еще они оба испытывали сострадание к заключенным, что было свойственно лишь немногим офицерам.

При свете свечи столовая Уайта могла показаться типичным домом обычного сельского врача в Англии: оштукатуренные стены, белоснежная скатерть, простой столовый фарфор, переполненные книжные полки и несколько изящных пейзажей на стенах. При дневном свете, однако, бросалась в глаза убогость помещения. Оштукатуренные стены были плетеными, и во время ливня в них часто появлялись дыры. Пол под ковром состоял из неровных досок. Но, несмотря на все недостатки, этот дом стал островком цивилизации для Уайта и его гостей.