Поэтому Леванид оставил народ свой и переоделся в позорные одежды торговца. Единственный способ подарить своим подданным надежду — остановить Чурилу и уберечь славян от восточного рабства, сохранив их души для будущего крещения. Царь погрузил на корабли самое ценное — страшное оружие своих предков, железные камнеметы. Однако многорукие катапульты — не главное. Священный меч святого базилевса Константина Великого — вот что привез Леванид славянам! Драгоценная реликвия грузинских царей, попавшая к ним после разгрома Константинополя… Этот меч, оружие державного крестителя Константина — главный аргумент в борьбе с силами зла. Неотвратимый и последний аргумент.

— Меч? — Я отступил на полшага и осторожно поднял глаза.

— Ну да, меч! Оружие Великого Константина! — повторил царь несколько раздраженно. Мне показалось, ноздри Леванида нервно дрогнули. — Он хранился на передней ладье у покойного воеводы Сандро… Разве вы не находили меча — там, на разбойничьих телегах? Разве… Я отвернулся.

…Леванид еще спал, когда новое утро просветлело над рекой Керженец, и бледно-желтые, почти розовые змейки волнистых отсветов задрожали в парусах, как в огромном неводе. Такая тишина стояла между берегов, что мерный скрип кормила и потрескивание днища разбудили меня. Я оторвал голову от подушки, невесть откуда взявшейся в изголовье скамьи на корме. Сразу увидел спину Дормиодонта Неро — он сбросил рубаху и теперь, свесившись поверх борта, поливал зеленоватой водой из ковша свои плечи, истертые ремнями доспеха. Некоторое время я глядел, как Неро сдержанно пофыркивает и мотает мокрыми волосами, свободной рукой разгоняя ледяную струю по спине… В полуметре от Неро торчком чернела обломанная разбойничья стрела, глубоко всаженная в обшивку — бодрящий сувенир вчерашней битвы.

Вспоминая минувшую ночь, я не удержался от кривой улыбки. Море темного меда да бурдюк с горским вином, который Леванид вытащил из кучи опаленного воинского тряпья под мачтой… Тугой медовый жар и легкое пламя вина разогнали холодные мысли. А поначалу царь Леванид долго не мог прийти в себя. Известие об утрате драгоценного меча повергло его в состояние странного возбуждения — он метался по палубе и пытался отдавать приказания моим катафрактам. Я повелел остановить караван и вновь обыскать место сражения — но тщетны были поиски.

Спустя некоторое время вспышка нервозной активности закончилась — Леванид опустился на скамью под мачтой, ссутулился и судорожно запустил жесткие пальцы обеих рук в бороду — я заметил, что он прячет взгляд. Временами царь что-то бормотал по-грузински и уже почти не разжимал сомкнутых век.

— Нет смысла… — выдохнул он наконец, вновь переходя на греческий. — Путешествие бессмысленно. Остановите корабли… Все кончено — без меча нам не победить летающего восточного демона!

Я не пытался утешать его. Очевидно, меч Константина Великого исчез вместе с Рогволодом. Или — с Берубоем…

Услышав имя Берубоя, царь поднял голову — как? он был здесь? Это какая-то ошибка: Берубой должен ждать его, Леванида, во Властове! Ведь именно Берубоем звали человека, с которым Леваниду удалось установить связь на Руси… Этот связной не был язычником, он был один из тех немногих крещеных славян, которые уже появились в северных лесах…

— Берубой — могущественный дворянин властовского наместника Катомы, его правая рука. — Леванид поднял нехорошо блестевшие глаза. — Он руководит подпольным сопротивлением крещеных славян и организует противостояние Чуриле. Он направлял мне из Властова послания, выражая готовность встретить наш караван на полдороге, защитить от разбойников… Он умеет писать по-гречески, он христианин!

— У меня есть серьезные сомнения на этот счет, — сказал я, вспоминая, как Берубой с озверевшим лицом безуспешно пытался поразить меня каким-то волхвованием. — Подозреваю, он только притворялся христианином в надежде заполучить железные катапульты. А заодно — и меч Константина.

— Твои подозрения напрасны, мой драгоценный Алексиос. — Старый алыбер кратко качнул поседевшей головой. — Да будет тебе известно, что я установил связь с Берубоем посредством золотой цепи. Это невозможно подделать. У Берубоя была золотая цепь. Он — великий человек, надежда славянства! Он — глава первых здешних христиан, о Алексиос! Во всем этом я убежден. Потому что у Берубоя есть золотая цепь. Он — старец, влачитель цепи.

Я отставил чашу с вином в сторону.

— Я говорю об этом с уверенностью потому, любезный сын мой, что сам с недавнего времени ощущаю на плечах своих скорбное бремя старчества, — продолжал Леванид, срываясь в шепот. — После смерти отца моего я принял и влачу цепь алыберских властителей. Теперь я тоже старец, Алексиос!

Коротким рывком длани старец раздвинул крылья жесткого плаща, прикрывавшего плечи, — на груди поверх пестрого купеческого халата внятно просветлел золотой полумесяц. У алыберского царя Леванида была почти такая же цепь, как у меня самого, только звенья потолще и плоские, как чешуя реликтового ящера.

Я вспомнил и эту легенду. Сказание о старцах, влачителях цепи — о сорока каликах, призванных нести на себе бремя совокупного греха каждого из крещеных народов мира.

Молчаливые нищие скитальцы, придавленные тяготой ответственности за прошлое и будущее своего племени… Они редко собираются вместе. Только в самые страшные, искусительные годины сорок калик сообща отправляются в путь, чтобы попасться на дороге очередному царю или богатырю, в чьей душе ангелы борются с демонами и вызревает решение, от которого зависят судьбы мира.