— Не трожи меч, дурень, — сказали глаза хрипло, словно собака во сне простонала. — Ну что, так-то покраше будет? Не желаешь ли теперь ухо мне потрепать? Дерзай, Мстиславко! Ну, раззудись плечо богатырско!

Я понял, что глаза засмеялись — и точно: из темноты хрипло забулькало.

— Ух-ххо-ххо! Ххо-ххо-хха! — Так, оказывается, смеются волки — я дословно воспроизвожу. — Ну како, добрый молодец, портки саморучно опустишь али помочь?

— Да вы что, батя! Не надо портков! Я вас и так признал, без портков, — радостно улыбнулся я. Ну конечно, это и есть Стожар. Старый фокусник — волчью шкуру напялил и радуется. Ладно, я тебе подыграю. — Вы, батя, напрасно на меня так хищно смотрите. Это не я вашу недвижимость спалил. Это Рогволод Опорьев, известный под бандитской кличкой Посвист. Он зело невоспитанный тип и почти атеист. За что и был мною избит для торжества педагогики.

— Пыхнуть бы тебе огневицей в темя! Уж не ты ли, червь поденный, притащил ко мне в чтище пучинного огня?! Не ты ли выпалил мне древеса, да травы, да кумирни мои нерушимые?! Ну — сказывай правду! У тебя ли часом меч алыберский?! — Божественные глаза льдисто сузились, и, противно холодея, я почувствовал, что сейчас во всем признаюсь…

К счастью, удалось перебороть в себе пагубные суицидальные наклонности:

— Что вы, батя! — ужаснулся я. — Я к Стозваночке в гости зашел, она меня приглашала! Приходи, говорит, — чайку попьем, звездное небо понаблюдаем… Я и заглянул на часок! А про алыберский меч впервые слышу.

— Ну смотри, Мстислав, коли криво мне рассказываешь! А то ведь я у самого Сварога истину узнаю — он все ведает! — Волчара явно успокоился — кажется, поверил.

— Только не надо Сварогу звонить! — взмолился я. — У нас с этим господином разные взгляды на жизнь. Я, как известно, скромный пацифист, а он — зверюга и бандит эсэсовский. Я лучше за вас, батька, на фронт пойду — на врагов. Пустите на врагов, а?

Волчий взгляд потеплел.

— За дерзость и цена тебе высока, дитятко. За то, что Сварожье имя суемолвишь без страха. Люблю я таких — храбрых да налетчивых. Мыслю, разбойник вроде тебя мне и надобен. Только… — Зеленый взгляд вдруг электрически вспыхнул, дико взвизгнули по полу звериные когти — и я почувствовал, как страшно ощерилась во мраке невидимая пасть. — Щ-щ-щенок! Арр-рвань бездомная! Ты что ж это приволок ко мне?! Что там скрываешь — за пазухой, а?!

Вспыхнул, выкалывая глаза желтыми искрами, притаившийся в темноте очаг — я ринулся, перекатываясь по шкурам, прочь от вздыбленного седого волка и его раскаленных глаз. И — свет ударил в меня хрустальной паутиной — перед глазами мелькнули на ослепительно белом фоне розовые сеточки зрительного нерва — отброшенный на спину, я зажал обожженное лицо холодной сталью рукавицы.

Передо мной стоял, покачиваясь в ореоле медного сияния, высокий однорукий старик с черной бородой, заплетенной в косу. Пергаментное лицо, иссеченное сотнями колких шрамов, было мертво — и только хищные брови, скрывавшие взгляд, карательно двинулись вниз.

— Там… за пазухой. Отдай.

Его речь упруго ударила в землистые стены, и шумно осыпались целые комья грязи с потолка — на серебристые, бурые, иссиня-черные меха, устилавшие пол. Я напрягся, подбирая под себя колени и выигрывая время для логического мышления. За пазухой у меня были только два незначительных предмета — моток Метанкиного пояса с пухлыми кистями да ветхий обрезок княжьего кушака, последняя память о покойном Всеволоде Властовском.

— Немедля. Мне. В руку. Это.

Старик поплыл ко мне, тихо касаясь шкур подолом черно-золотого пальто. Очень модное было пальто. Когда стану богом и буду зарабатывать как директор банка, куплю себе такое. Единственная рука Стожара выдвинулась откуда-то из середины туловища и стремительно прорезала воздух в моем направлении.

— Я чую это, Мстислав. Как ты посмел? Отдай. Это есть зло, Мстилав. Это есть погибель. Она мешает мне. Она погубит тебя. Вложи это в мою длань, и я обороню тебя. Отдай.

Мне стало любопытно. Почему я плохо изучал физику в средней школе? Почему не накапливал знаний? Будь я отличник — враз бы догадался теперь, какой из двух поясков следует отдать. Итак: некий предмет у меня за пазухой излучает волны, на которые Стожар реагирует болезненно и агрессивно. Вот вам, потомки, наглядная задача: который из двух поясков отдать?

Пока вы думаете, я расскажу вам, что принял решение мгновенно. Разумеется, княжий пояс мне дороже. Он древнее, представляет историческую ценность. А Метанкин поясок уже отработал три волшебных желания — а потом, сами знаете: made in Malaysia, 50 % polyester. Тяжко вздохнув и мысленно прощаясь с Метанкой, я запустил руку за пазуху и стал нащупывать розовые кисточки..

Но Метанка не хотела прощаться со мной. Она прекрасно знала, что я выпил достаточно меда, чтобы спокойно отнестись к любой цветной галлюцинации. И правда — я ничуть не удивился, когда в воздухе у противоположной стены возникла, как в тумане, левая половина знакомого бледного личика — и заклубилась, переливаясь голубым и розовым.

А что? Я люблю диафильмы смотреть. И лазерную графику тоже с детства обожаю. Скосив глаза с протянутой Стожаровой руки на лунную половинку Метанкиного лица, я прислушался к ее жалобному взгляду.

— Не отдавай! Не отдавай ему наш поясок, Мстиславка! — тихо прошептала голограмма на стене. — Он плохой. Он старый. Он злой. Не отдавай ему наш поясок.

Брови Стожара дернулись в стороны — он кратко и тревожно повел головой, будто принюхиваясь. И тут же — щелк! — выключилось лазерное изображение: очевидно, сломался Метанкин диапроектор.