И вдруг в глазах султана потемнело — копье пролетело мимо. Колыхнулась первая шеренга воинов, пошатнулась вторая. Где-то оборвались приветствия. И вдруг в тишине раздался удивленный возглас:

— Смотрите, он такой же, как и мы!..

Жеребец рванулся, и великий сельджук с ужасом увидел, как воин в барсовой шкуре метнул в него копье. Разрывая губы аргамака, защищаясь, султан поднял коня на задние ноги, но копье пролетело мимо…

Любимец султана Каймаз, исправляя ошибку хозяина, рубанул топором по вытянутой шее связанного верблюда.

Стража бросилась в толпу, но Ягмур пришпорил жеребца и скрылся в одной из кривых улочек города.

Лицо султана было бледным, но все таким же властным. И только огненный жеребец почувствовал, как рука, сжимавшая узду, ослабела. Нисайский жеребец присел на задние ноги, кровавая пена падала с его изорванных губ. Конь сорвался с места и вынес седока на возвышенность, у подножья которой начинались праздничные поединки. Спор шел за отрубленную голову верблюда. Но для султана торжество уже померкло.

Тускнело даже солнце. Надо было сейчас же найти случай и доказать всем, что никто на свете не может быть выше и могущественнее султана. Пусть знают, что он еще силен и крепкой рукой может управлять подчиненными, и со славой властвовать. Никакая ошибка или оплошность не могут покачнуть его владычества и что он — Санджар, не такой, как все!.. А внизу, у подножья холма, все ярче и быстрее, молниями сверкали сабли и копья сражающихся отрядов.

Главный визирь неотступно находился справа от султана и внимательно следил за возбужденной толпой. И только один визирь заметил тихий знак из толпы, по которому понял: его враг — Кумач, именно он в эти минуты может заплатить головой за обиду, нанесенную под Самаркандом. Мстительный и коварный царедворец не мог упустить такого случая. Тихой, спокойной походкой, низко согнув спину, главный визирь приблизился к султану и, как бы восхищаясь состязаниями, сказал:

— Все идет превосходно… Но только что получены сведения: трое, переодетые в нищих, были вчера ночью у эмира Кумача. Главный палач прижег им то место, о котором неприлично говорить… И они сознались, что эмир Кумач имеет злые и тайные намерения — часть налога, собранного Омаром с огузов, оставить себе. Дерзкий Кумач снова возмутил близких вам по крови и преданных до последнего дыхания. Таковы новости, о великий!

Взглядом благодарности удостоил султан своего слугу. А в перерыве между двумя поединками над площадью снова раздался голос джарчи:

— О, славные и непобедимые! В день священного праздника наш единственный и солнцеподобный узнал о том, что один приближенный его милостью к великой персоне замышляет измену!.. Слышите — черную изме-ену! Этот негодяй хотел во время битвы с Самаркандом открыть ворота нашей крепости… Но великий султан вовремя разгадал подлый замысел коварного. И сейчас владыка повелевает казнить предателей и изменников! Слушайте все: готовится казнь негодяев! Слу-ша-айте!..

Палачи выволокли к подножью холма оголенных по пояс приближенных эмира Кумача и бросили в пыль. По-звериному бегающие и горящие глаза эмира Кумача ничего не понимали. Он со страхом и ненавистью глядел в холодное лицо султана, но ничего не мог понять.

Палач валил обнаженных на колени, хватал их за волосы и резким ударом загнутого ножа вспарывал груди. На землю, в пыль вываливались трепещущие сердца…

— Слава! — выдохнули первые ряды воинов.

— Единственному и величайшему покровителю Турана!

— Слава щиту и мечу могучего Мерва!

Стражники султана старательно искали Ягмура. Но Чепни хорошо знал повадки псов городского шихне и принимал необходимые меры. После небольшого совещания Чепни стал тайно готовить Ягмура в горы к огузам.

Были закуплены крепкие тюркские верблюды; из шкур волов шились мешки, а в них укладывались лепешки, просо, сушеное мясо. Продовольствием караван запасался на три месяца. В козлиные и бараньи бурдюки заливались вода и вино. Запаслись одеждой. В сшитые шкуры укладывались бурки, куртки, шубы, войлочные и мохнатые шапки…

Старательно собирался в дорогу и сам Ягмур. Анвар достал ему из огромного сундука теплые шаровары, мягкие шагреневые сапоги, сшитые навыворот, и сапоги с загнутыми носами, на твердой кожаной подошве.

В жарком Мерве Ягмуру было трудно двигаться в таком наряде, но впереди была дорога. Уже на второй день пути он с благодарностью вспоминал о заботливых друзьях.

Без происшествий караван добрался до Балха. В соседнюю плетеную корзину, прикрепленную за горбом на огромном верблюде, часто подсаживался пожилой человек. Этот спутник рассказывал юноше о том, как живут огу-зы. А на одной из остановок дал книгу, в которой путешественник Ибн Фадлан описывал жизнь и быт кочевников.

Разговорчивый спутник похвалился и луком, сделанные огузами. Вытерев наконечник стрелы о полу шубы, погонщик протянул лук Ягмуру. Но неокрепшая рука юноши натянула звонкую тетиву из сухожилия буйвола только наполовину. Погонщик улыбнулся и, прицеливаясь прямо с седла, насквозь пробил труп ишака, валявшийся у соседнего бархана. Потом он ласково постучал по луку, протер его шкуркой тушканчика и осторожно завернул в тонкую белую кошму.