— Крестьяне, рабочие и воины! Много веков преступная воля царей и буржуазии издевалась над народом, проливая реки крови по улицам городов и деревень. Эти деспоты кормили народ вместо хлеба — свинцом. Они довели родину до разорения и нищеты…

— А у самого изо рта золото светится! — гогочет солдат, сворачивая козью ножку. — Ишь, его тоже довели…

Рядом с солдатом раздается смех.

Оратор делает вид, что не слышит нахальной реплики. Он старается говорить доходчивей:

— Вы, товарищи трудящиеся, конечно, видели картину известного художника Репина, где Иван Грозный убивает собственного сына. Читали вы у знаменитого писателя Мережковского о том, как Петр Великий собственноручно пытал и казнил царевича Алексея. А ведь это был его родной сын, можно сказать — ребенок.

Подходят к толпе два грязных, обросших щетиной солдата. Оба коротконогие, оба в кулаках держат подсолнухи. Они жуют и смотрят недоверчиво и мрачно. Рядом с ними рабочий в желтой кожаной куртке. На его лице играет злая улыбка. Всем своим видом он показывает собственное превосходство над толпой. Остановился, мол, только на мгновенье, для забавы: заранее, дескать, знаю, что говорят здесь чепуху.

Оратор победоносно повышает голос:

— Собственных детей не жалели, узурпаторы!

— А чаго их жалеть! — гогочет солдат. — Бабы новых нашлифуют.

— А мы поможем, чем сможем, — и он нагло подмигивает стоящей рядом тощей блондинке.

Женщины застенчиво хихикают в ладонь.

Оратор укоризненно грозит пальцем:

— Товарищ солдат, у вас неправильный классовый подход. Ведь они своих сыновей не жалели, как же такие деспоты могли простой народ жалеть? Как пить дать, не могли. Цари — па-ла-чи!

Курносый господин с выпуклыми глазами, одетый в дорогую енотовую шубу и такую же шапку, злобно кричит:

— Заткнись, козел! На чьи деньги треп ведешь? На германские?

Оратор демонстративно отворачивается к женщинам, которые о чем-то между собой жарко спорят:

— Гражданки! Революция вам даст полную свободу от семейного деспотизма.

Блондинка вдруг озорно кричит:

— А правда, по талонам можно будет любовников получать?

Теперь все гогочут.

Солдат — блондинке:

— Я выдаюся без талонов, не теряйся, получай!

Оратор пытается перекричать толпу:

— Демократический строй даст вам полный простор для развития…

Курносый господин, пробравшийся вперед, изо всех сил дергает за ногу оратора. Тот взмахивает руками и падает на телегу. Курносый с размаху бьет оратора в ухо. Женщины испуганно кричат, солдаты смеются.

Дымящий козьей ножкой подначивает:

— Зуб ему выбей. Мы зуб лучше пропьем. Гы-ы!

Курносый с видом победителя идет своей дорогой, оратор вытирает кровь с лица. Прилично одетая дама говорит:

— От большевиков никому не стало лучше. Раньше у меня была школа. А теперь, понимаете, кормить учеников стало нечем…

Удивительно тощая бабешка со злыми желтыми глазами, похожая на сушеную тарань, перебивает:

— Никому ваша школа не нужна. Ждите в Москву немцев. Скоро наведут порядок! Они взыщут.

— Мы вас всех перережем прежде! — холодно роняет рабочий. — Немцев не дождешься.

Солдаты охотно вторят:

— Во, это верно! Прежде чем придут — всех, к ядрене шишке, переведем! И вот с этой вешалки начнем!

— Ей бы мужика, она тогда вякать перестала! — скалится солдат с козьей ножкой. — Иди сюда, дорогая! Сейчас мы тебя полюбим по разочку! — И он тянет руки к желтоглазой.

Та злобно шипит:

— Тебе немцы покажут!

Тем временем измятый оратор, с разбитым кровавым носом, с соломой, приставшей к воротнику, вновь влезает на сани.

В толпе с восхищением замечают:

— Какой настырный! Нос расквасили, а он опять за свое!

Оратор ищет сочувствия у толпы, показывает на свое лицо:

— Вот что творят царские блюдолизы…

Рабочий, залихватски сдвигая на ухо кепку, кривит в ненависти рот:

— Молчать вашему брату следует, вот что! Нечего пропаганду распускать. Шибко грамотные стали, а работать не желают.

4

Возвращались через Петровку. Возле древних монастырских стен монахи колют лед. Делают они свое дело тщательно и серьезно.

Но толпа, глазеющая на них, ликует:

— Ага! Выгнали! Теперь заставят.