— Такие вещи делаются, конечно, несколько тоньше, но все же… я тебя понимаю. Тогда позволь мне предложить третий вариант. Что, если сделать эту гнусную историю достоянием гласности? Обратимся на телевидение, на радио, в газеты. Это будет нам лучшая защита. У нашего друга Али большие и далеко идущие политические амбиции. Если наружу выплывет правда, решится ли он на то, чтобы с твоей головы упал хоть один волос?

— Малик, мы же говорим об Али. Кто может знать, что взбредет ему на ум?

Малик скривил губы.

— Этого, конечно, никто знать не может. А что, если сделать и то, и другое? Расскажем миру всю правду, а потом будем охранять тебя, как лучшую драгоценность короны? Но поверь мне, Дженна — Амира, скоро придется принимать решение. Пообещай мне только больше не исчезать. Правда, я всегда знал, что ты жива. Просто знал. Но ты не представляешь, что я пережил, пока искал тебя, сколько было у меня бессонных ночей, когда я представлял себе, как ты скитаешься по миру одна, с маленьким ребенком на руках.

— Не волнуйся, ведь теперь я не одна.

Он согласно кивнул, потом улыбнулся.

— Тебе, наверно, стоит принять душ, а, может быть, даже и поплавать. В своей комнате ты найдешь новую одежду — всегда держу на всякий случай для гостей. Но это только на первое время. Потом купишь себе все, что пожелаешь.

— Малик! Ты что, думаешь, что я тут надолго задержусь?

— Об этом мы еще поговорим.

— Но у меня пациенты, практика, дела.

— Сегодня суббота. Впереди много времени. Поговорим позже.

Выходя из комнаты, Дженна заметила изящный предмет обстановки, живо вернувший ее в детство.

— Это же отцовский шахматный столик! — сказала она.

— Да, тот самый.

— Сейчас он выглядит намного меньше, тогда, в детстве, он казался мне громадным, но до чего же он красив!

Столик и в самом деле был произведением искусства — шедевром инкрустированного дерева, украшенного замысловатым орнаментом.

Дженна вспомнила, как Малик сбил с ног Али аль-Рашада на рассыпанные по земле пешки, короли и ладьи.

— Ты все еще играешь? — спросила Дженна, машинально открыв ящик столика. Вместо шахматных фигур там лежал массивный черный револьвер.

Дженна встревоженно посмотрела на брата. Тот без стука закрыл столик.

— К сожалению, — мягко улыбнулся он своей очаровательной улыбкой, — теперь мне частенько приходится играть в довольно опасные игры.

Ленч был типично калифорнийским — салат из почек кактуса и хурмы, жареный кролик и шербет из киви. После еды Дженна, Фарид и Малик отдыхали в шезлонгах у кромки бассейна.

Отдыхала, конечно, одна Дженна. Фариду поминутно приходилось отвечать на телефонные звонки. Иногда он передавал трубку Малику, но большей частью решал вопросы самостоятельно. Очевидно, ее кузен пошел в гору и стал правой рукой Малика.

Дженне все еще казалось, что все происходящее не более чем сон. После долгих лет одиночества, когда казалось, что прошлое навсегда похоронено в глубинах памяти, было так странно, но в то же время и приятно оказаться в компании друзей детства, своих ближайших, оставшихся после смерти отца родственников. Как было бы хорошо, если бы здесь сейчас был и Карим. Но где Лайла?

— Мне нужно с тобой посоветоваться о Лайле, — словно прочитав мысли Дженны, произнес вдруг Малик.

— Ты знал, что я встречалась с ней? — набравшись мужества, решила признаться брату Дженна.

— Я узнал об этом, но не сразу. Я даже подначиваю Райана. Великий детектив перерыл весь североамериканский континент, но первой тебя нашла моя маленькая дочка.

— Я понимала, что мне не следует этого делать. Надо было оставаться в стороне — не ради моей, а ради ее безопасности. Но, увидев Лайлу, я не смогла сдержаться.

— Конечно, конечно, — заулыбался Малик. «Кто может не любить мою Лайлу?» — ясно читалось в его глазах. Дочь была для Малика солнцем, луной и звездами одновременно. Потом его улыбка потухла…

— Ты знаешь о том, что… что с ней случилось?

— Я знаю, что ее изнасиловали.

Дженна споткнулась на последнем слове.

— Да, но это было только начало. Это случилось вскоре после того, как убили Женевьеву. Она была потрясена уже тогда, но я думал, что Лайла сумеет пережить это, и вдруг… этот второй удар! С тех пор девочка изменилась до неузнаваемости.