Физиономия щуплого десятника побагровела, щеки аж раздулись от гнева, цыплячьей прискочкой он прыгнул к Аякчан… и его ладонь взметнулась, готовая отвесить ей новую затрещину. И ни капли Огня, чтобы влепить ему в мерзкую рожу! Аякчан взвыла от ярости и унижения – и перехватила его поднятую руку. На миг ей показалось, что вокруг ее собственной ладони закружился серый сумрак – и откуда-то издалека потянуло холодным влажным дыханием Великой реки. Самодовольное выражение сползло с физиономии десятника, глаза его широко распахнулись, и он заорал совершенной дурниной:

– А-а-а! Пусти, ты что делаешь, дрянь, а-а-а!

От неожиданности Аякчан выпустила его и отскочила.

Десятник остановившимися глазами пялился на свою руку – толстый, обшитый металлом рукав был изодран в клочья. Покореженные железные пластины жалко свисали с кожаных лоскутов, а на голубовато-белое полотно дороги капала алая кровь.

– Напали! На господина десятника напала! Нож, у девчонки нож!

Аякчан увидела перекошенную растерянной злобой рожу стражника под надвинутым на лоб шлемом и едва успела увернуться от свиснувшего у плеча копья. Второе копье плашмя ударило по голове, и тут же ее подшибли под коленки. Девочка распростерлась на льду дороги… На нее навалились сверху, дыша в лицо прогорклым жиром. Она закричала от боли в вывернутых назад руках, ее вздернули на ноги и огрели по спине с такой силой, что она чуть не влетела головой щуплому десятнику в грудь.

– Да я ж тебя сейчас… – визгливо заорал он, здоровой рукой вцепляясь в платок на ее волосах. Послышался треск…

И вдруг все замерли. Кривая ухмылка будто прилипла к физиономии десятника – и медленно стекла, как капля талой воды по оконному льду. Разорванный в клочья ветхий платок так и остался у щуплого в руке, а тот, не отрываясь, глядел на рассыпавшиеся по плечам голубые волосы Аякчан.

– Спаси Огненноглазая – жрица! И вправду – жрица! – полным ужаса голосом выдохнул кто-то.

– Руки-то отпустите, – тихо сказала Аякчан, сдувая упавшую на глаза ультрамариновую прядь.

Хватка на ее руках мгновенно разжалась. Больше всего ей хотелось потереть отчаянно ноющие запястья, но этого она делать не стала – жрица должна быть выше мелкой боли. Но не выше мелкой мести!

Пристально глядя в насмерть перепуганные глаза десятника, Аякчан шагнула к нему и невозмутимо изъяла из его зацепеневших пальцев платок. Накинула на слипшиеся от пота волосы. На кого она сейчас похожа! Еще и губу разбили! Аякчан бережно потрогала языком саднящую рану.

– По возвращении в Храм передашь, что я велела тебя выпороть – за нападение на жрицу, – сладко-сладко, совсем как «Трижды шелковая», протянула Аякчан. – Думаю… – она и впрямь сделала вид, что задумалась, – десятка плетей будет достаточно – для десятника-то!

– Дык это… – дрожащим голоском пробормотал он – его крысиная физиономия враз побелела и еще больше вытянулась. – Не признали госпожу жрицу-то… В эдаком наряде…

– А всякий истинно верующий в Огонь должен узнавать жрицу сердцем! И под любыми лохмотьями, – ехидно пропела девчонка.

Десятник совсем помрачнел.

– Что говорить – кто хоть велел-то выпороть? – горестно выдохнул он.

– Аякчан, ученица третьего Дня обучения, – с достоинством сообщила девочка. Ему, крысюку мелкому, и ее ученического звания хватит, чтоб спиной поплатиться. Не попустит Огонь, чтоб простой человек безнаказанно ударил храмовницу, пусть даже всего лишь бесплатную ученицу!

Но в глазах напуганного до полусмерти десятника вдруг промелькнула надежда. Он как-то судорожно дернул остреньким подбородком – потерянно сгрудившиеся стражники разом подхватили копья и сомкнулись вокруг Аякчан плотным кольцом. Девочка видела устремленные на нее острия.

– Это что еще такое, десятник? – угрожающе процедила она. – Хочешь, чтоб я тебя вовсе велела насмерть запороть?

– Не могу знать, госпожа ученица! – отмороженно глядя поверх головы Аякчан и вытягивая ручонки по швам, рявкнул десятник. – Имею приказ – отыскать ученицу… госпожу ученицу третьего Дня обучения, именем Аякчан, и под стражей сопроводить ее в Храм! Мы как раз за госпожой в кузнечную слободку и направлялись – а тут вы сами на нас выскочили!

Аякчан придвинулась к самому лицу щуплого, брезгливо морщась от запаха араки и оленьего сала с черемшой, и накрепко поймала глазами его воровато бегающий взгляд:

– Что ж вы сами-то пошли, без единой жрицы? Не боитесь, что я сейчас весь ваш отряд Огнем пожгу?

– Никак нет! – выпучив глаза, пролаял десятник. – У нас есть сведения, что госпожа ученица не имеет Огнезапаса! – и на его губах на миг промелькнула издевательская ухмылка.

Аякчан некоторое время пристально разглядывала его, как диковинную зверушку, – пока десятник снова не начал переминаться с ноги на ногу, а по лбу его покатились крупные капли пота. И только тогда она наконец кивнула и небрежным тоном, будто принимая приглашение от старых и слегка докучливых знакомых, объявила: