— Нам говорили. Князь даже собирался отъехать в сторону от Владикавказа, но заторопился в Шушу. А этот город! Этот город, Новицкий! Вы уже успели там побывать?

Новицкий развел руки:

— Увы, княгиня! Но это означает, что у меня впереди еще множество впечатлений.

— Вы думаете, что мне идет титул? Не отвечайте, я знаю все наперед. Приезжайте, дорогой друг, мы покажем вам и этот город, и наш дом, но уже не в городе, а в небольшом селении. Я называю его Чинахчи. Муж говорит А-ве-та-ра-ноц, но мне еще трудно так изгибать язык… А! Вот и вы, Валериан! Что командующий?

— Алексей Петрович весьма доволен тем, что уже сделано. Предлагает новую задачу, сложную, но интересную. Мы уезжаем через два дня.

Мадатов стоял в дверном проеме, загораживая спиной свет, и оттого мощная его фигура казалась еще величественнее, еще грознее. Новицкий кивнул и шагнул в сторону, показывая, что он оставляет Софью Александровну супругу. Но той еще хотелось поговорить.

— Представьте, Новицкий, какие чудовищные вещи мне сообщают о моем муже. С горстью солдат уходит разгонять тысячные толпы оборванных дикарей и утверждает, что это занятие ему совершенно по сердцу…

— Они не дикари, Софья, — оборвал ее резко Мадатов. — Не христиане, но не язычники. Могут легко солгать, украсть, убить, но они — люди!

Мадатова покорно выслушала отповедь и поднялась со скамейки, вздохнув:

— Может быть, я смогу понять это тоже.

— Непременно, княгиня, — поклонился, прощаясь, Новицкий. — Если вы только этого захотите. Так же сильно, как я.

Он взглянул на генерала. Тот стоял недвижно, и по лицу его, спрятанному в тени, трудно было понять, что он думает о словах бывшего сослуживца. Повернулся боком, пропуская жену, и вдруг, припомнив, обратился к Сергею:

— Я видел там знакомого человека. Это не…

— Вы угадали, князь. Граф Бранский. Тот самый преображенец, с которым…

Мадатов быстро качнул ладонью так, чтобы не заметила Софья. Сергей понял и быстро нашелся:

— …мы стояли в Красном Селе. Он разорился, подал в отставку и приехал сюда, надеясь поправить дела, выслужить чин и приличное содержание.

— Я не хочу его узнавать.

— Вы в своем праве, князь.

Сергей собирался еще добавить несколько слов, но решил отложить до встречи наедине. Мадатов при Софье Александровне определенно не желал разговаривать о служебных делах.

Мадатовы уехали, и Новицкий тоже больше не видел причин оставаться. Он отыскал Рыхлевского, играющего в бостон с тремя чиновниками, и договорился об отпуске на три дня. Перед большим походом, который ожидался если не со дня на день, то на следующей неделе, Сергей хотел на всякий случай привести в порядок свои записки так, чтобы их легко могли разобрать люди из Петербурга.

К выходу он проходил через залу. По-прежнему громко и нестройно играл на хорах оркестр, все так же стучали каблуками молодые поручики и штабс-капитаны, шуршали платьями тифлисские модницы, голоса оставшихся на стульях, стоявших вдоль стен, сливались в безумолчное гудение. Было шумно и душно, пахло расплавившимся воском, разгоряченными телами, похотью, надеждой и завистью.

Новицкий то шел грудью вперед, то протискивался боком, раскланивался со знакомыми, отмечая про себя потешные детали в костюмах и повадках гостей командующего. Он был уже у двери, когда вдруг музыка смолкла, и он услышал знакомую фамилию, произнесенную приглушенным, но все же отчетливым голосом:

— Только представьте, господа, этот Мадатов…

Сергей обернулся. Справа, за колоннами, собралась небольшая группа мужчин: офицеры, штатские, несколько местных дворян, перетянутых поясами почти надвое. В середине кружка, возвышаясь над слушателями почти на полголовы, разглагольствовал Бранский. Новицкий приблизился и стал с краю, оставшись незамеченным.

— Этот Мадатов, вы знаете, даже став генералом русской армии, остался вполне армянином. И так же, как прочие его соплеменники, подвержен известному всем пороку…

— Заразившему, между прочим, и обе столицы, — перебил его ближайший из слушателей, чуть пониже и помоложе, но так же раздавшийся в теле и раскрасневшийся от жары и напитков.

— Об этом чуть позже, Меркурьев, — остановил его Бранский и повел свою историю дальше: — Где-то около месяца назад жена его, недавно приехавшая из Петербурга, открывает дверь кабинета и видит картину…

Понизив чуть голос, граф принялся выкладывать отвратительные подробности, которые публика его встречала довольным ржанием и замечаниями вполне жеребиными.

— Закончив дело и застегиваясь, он вдруг замечает супругу и говорит, ничуть не стесняясь: это ничего, Софья, это только чтобы лучше влиять на здешний народ…

Когда отзвучал взрыв хохота, заговорил и Новицкий:

— Замечательная натурная зарисовка, граф! У вас положительные способности к наблюдению.

Новицкого здесь уже знали многие, и кружок разделился надвое, освобождая ему проход. Бранский заметил его и поклонился. Сергей продолжил: