Мэтью, очень серьезный для своих четырнадцати лет, копия отца, получил тонкую книжку стихов. Вдвоем с Марком, вцепившимся в деревянную игрушечную лошадку, они убежали вперед, предоставив Колби и ее тете идти следом.

— Неудача? — спросила Сильвия Рэйнрайтер. Это была крошечная женщина со светлыми глазами, единственным желанием которой было возвеличивать других. Она жила в тени, созданной ею самой, и мало кто знал ей истинную цену. Те же, кто знал, чего она стоит, и Колби была среди них первой, ценили ее озорное остроумие и спокойную мудрость.

— Несчастье. Как вы и предсказывали. Мисс Рэйнрайтер внезапно остановилась и заключила Колби в свои просторные объятия, и они постояли так, покачиваясь в молчаливом сочувствии, две нелепые фигурки, бессильные против надвигающихся ночи и зимнего бурана, борясь с холодом, охватившим их души.

— Могут ли нам помочь двести фунтов? — спросила Сильвия, когда они продолжили свой путь в сторону дома.

— Кто-то умер и оставил вам состояние? — Колби остановилась и пристально посмотрела на тетю.

— Можно сказать, что так.

— Дорогая моя, не шутите, пожалуйста. Такие деньги не спасут Броули, однако на время они могли бы обеспечить нам крышу над головой.

— У меня когда-то был поклонник, и он оставил мне кое-что в своем завещании, — гордо сказала Сильвия.

— Пока тебя не было, я покопалась на чердаке и нашла письмо от его адвоката. Я ожидала получить десять или двадцать фунтов, а он говорит мне, что они выросли в грандиозную сумму в двести фунтов. Они твои.

— Дорогая, я не могу принять этого, — запротестовала Колби. — Это все, что у вас есть.

— Все, что мне нужно на этом свете, — это ты и мальчики, — многозначительно сказала Сильвия.

— Вы не упомянули маму, — заметила Колби.

— Легка на помине, — улыбнулась мисс Рэйнрайтер. — Она вернулась из Баса. Деньги, которые ты ей дала, кончились, а вместе с ними кончилось и радушие к ней — гостье без денег. Судьба не даст нам пропасть поодиночке.

Они посмотрели друг на друга и, несмотря на все беды, расхохотались до слез, не подозревая, что с отдаленного холма к югу от усадьбы в сильный бинокль за ними наблюдает Аугустус Пэнэман.

Третий день подряд Нэвил Браунинг обедал с матерью у ее постели. Часто это проходило молча: горе разделило их. Вошедший лакей наконец-то убрал недоеденный обед. Пока слуги не ушли, оба они так и не произнесли ни слова.

— Все готово к похоронам? — наконец спросила леди Мириам.

— Завтра в полдень в церкви Святой Маргарет в Вестминстере, — ответил Нэвил, наливая себе виски. — Все поймут, если тебя не будет.

Леди Мириам неодобрительно посмотрела на него и забрала стакан.

— Я буду там. — Ее голос звучал громко и твердо. Нэвилу он казался похожим на музыку. Тяжелее всего ему было наблюдать, как с потерей Роберта бодрость духа, которую он так ценил в матери, умирала с каждым часом.

Восхитительная, непредсказуемая женщина, от которой сорок лет назад сходил с ума весь Лондон, Мириам Браунинг в свое время была шумной рыжеволосой возмутительницей спокойствия, способной на смелые поступки и на безумные выходки; такую же репутацию создал себе в последние несколько лет ее сын. Возраст усмирил ее буйный характер, но не мог погасить огонь в душе. Бледное лицо матери, ее маленькая фигура под шелковым одеялом трогали Нэвила до слез.

Он и его мать были привязаны друг к другу, но привязанность эта была необычной. Каждый из них жил так, как ему нравилось, и связь между ними была еще крепче благодаря предоставляемой друг другу свободе и заботе о счастье другого.

Они могли не одобрять крайностей, на который каждый из них был способен, но знали, что эти крайности необходимы обоим, чтобы как-то заполнить пустоту жизни. Во многом ее заполнял Роберт. Нэвила преследовали воспоминания о сражениях, о которых он никогда не рассказывал, а леди Мириам в течение целой недели не могла оправиться от потери любимого мужа и дочери.

И сейчас мать и сын знали, что смерть Роберта заставит их перекраивать свои жизни вновь. Но смогут ли они пройти через все это еще раз?

Леди Мириам вернула Нэвилу стакан и снова откинулась на подушки; стремление вновь обрести хотя бы часть прежней энергии быстро покидало ее. Мучительная боль, которую каждый из них чувствовал, была осязаемой и висела в воздухе бледно-лиловой с золотом комнаты.

— Обещай мне кое-что, Нэвил.

Он ждал, надеясь, что речь пойдет о том, как облегчить ее страдания.