Да, Змея, не дают тебе покоя. Стараясь держаться вне поля зрения охранников, я подбираюсь к основанию пирамиды и начинаю искать вход. Сооружение поражает своими размерами: чтобы пройти лишь вдоль одной из его сторон, требуется пять минут. Проходя мимо входа в вестибюль, кляну себя за то, что не догадался чем-нибудь закрепить язычок дверной защелки,– возможно, я нашел бы способ открыть внутреннюю решетку. Через двадцать минут вновь оказываюсь у главного входа, где по-прежнему стоят трое охранников. Я подумываю выдать себя за рабочего котельной или кого-нибудь в этом роде – рабочий комбинезон все еще на мне,– но, подобравшись поближе и послушав, как они обсуждают лучший способ превращения человека в инвалида, отказываюсь от этого плана. Я возвращаюсь к спуску, ведущему в цокольный этаж, по которому раньше проезжал Франкенштейн. Спрятавшись за экскаватором, наблюдаю за будкой сторожа. Окна в ней расположены таким образом, чтобы можно было видеть подъездные пути, но не сам спуск. Если держаться стены, я смогу добраться до него незамеченным. Тогда, может быть, удастся проскочить внутрь. Основная опасность – это машины, выезжающие наверх, когда я буду пробираться вниз. Однако в гараже было только три «кадиллака». Я размышляю.

План сработал. Мне удается добраться до будки, не будучи пойманным. У сторожа включен телевизор; транслируется бейсбольный матч: «…и «Гиганты» вступают в схватку с «Драконами» перед глазами шестидесяти тысяч зрителей в этот знойный день под куполом Большой арены, в то время как наш мальчик Эноки разминается, и я могу себе представить, какие мысли проносятся в этот момент в голове молодого воина…» – и так далее. До меня доносятся запах свиного кацу и звонок микроволновки. Опустившись на колени, проползаю под окном – нога скользит по мелкому гравию, наверняка он это услышал, но я все равно ползу дальше, мимо двери, под перекладину шлагбаума и прочь в темноту, напряженно ожидая криков и сигналов тревоги. С сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, я бросаюсь за колонну. Ничего. Должно быть, сторож совершенно глухой. Вот я и совершил незаконное вторжение. Спокойно. Я иду всего лишь вытащить из ведра кусок никому не нужного мусора. Три «кадиллака» так и стоят в ряд у стены, что не предвещает ничего хорошего, но коль скоро мой отец в своем металлическом ведре в безопасности, я могу пока где-нибудь спрятаться и достать его, когда горизонт будет чист. Держась отрезков самой густой тени, я дохожу до входной двери и проскальзываю внутрь. Я вроде бы помню, куда идти. Вокруг никого нет. Только змея – она тоже странствует по этому лабиринту. Она оказалась с каноэ длиной. Прохожу мимо туалета, где мариновали нас с Даймоном,– совсем рядом звенит чей-то резкий смех. Холодею, бросаюсь вперед и скрываюсь за ближайшим углом как раз в ту секунду, когда смех раздается прямо в коридоре. Он преследует меня еще три поворота. Потом затихает. Потом меняет направление и обгоняет меня – или мне кажется? В панике бегу обратно тем же путем – мне кажется, что тем же путем,– и оказываюсь в тупике со стоящими в углу автоматами для продажи напитков. Прислушиваюсь. Голоса двух мужчин приближаются. Получится У меня втиснуться за край этого автомата? Да, получится, но когда я пытаюсь это проделать, то запутываюсь ногой в петле кабеля. Голоса раздаются прямо перед автоматом. Я холодею. Стоит пошевелиться, и они меня услышат. А если заглянут за автомат, то увидят внизу мою ногу. Я чувствую, что вот-вот чихну. Трансформатор врезается в поясницу. Он жужжит, как оса, и раскален, как утюг.

– Ну-ка, ну-ка, что у нас здесь имеется?

– Импортное «Стелла Артуа». Нектар богов.

– По баночке?

– Почему бы нет? Кстати, знаешь? У Какидзаки группа АВ с отрицательным резусом.

– Ну надо же. Надеюсь, ты выжал из него все. АВ с отрицательным – это же просто жидкий рубин, если выбрать подходящего миллиардера.

– Выжал из бедняги все до капли. Я думаю, это можно считать актом милосердия. Слышал – из кегельбанной ямы торчали шейные корсеты? Черт, эта машина не принимает пятитысячные. У тебя нет помельче?

Сейчас чихну.

Автомат проглатывает монеты.

– Шейные корсеты? Я думал, Морино распорядился использовать клейкую ленту.

– Мы так и сделали, но Набэ слишком дергался. Морино приказал, чтобы не было никаких успокоительных. Ничего не оставалось, кроме как взять шейные корсеты и девятидюймовые гвозди. Какидзаки повезло. Он белее, чем мясо индейки; едва ли он что-нибудь почувствует.

Мой чих отступает. Из недр автомата со стуком выкатываются банки пива. Мужчины открывают их и уходят, продолжая обсуждать плотничные работы. Я наконец чихаю, больно стукнувшись головой о стенку автомата.

Я натыкаюсь на комнату под номером «333» совершенно случайно, продолжая искать, где бы спрятаться. Прижимаю ухо к двери. Кроме собственного пульса, отдающегося в ушах, я ничего не слышу. Раздумываю. Нажимаю на ручку. Дверь поддается с трудом, но вроде не заперта. Затаив дыхание, заглядываю. И сразу вижу металлическое мусорное ведро с папкой для документов. Окно слегка приоткрыто, и жалюзи треплет легкий ветер. Помня о смежной комнате, я тихо крадусь внутрь. Никого нет. Облегчение и ликование. Риск оправдал себя. Я открываю папку, и у меня вырывается стон. Из нее вываливается единственная фотография, она падает на пол обратной стороной вверх. Надпись шариковой ручкой: «Есть одна арабская пословица: «Возьми что хочешь,– говорит Бог,– но заплати за это». Патинко «Плутон», «Ксанаду», сейчас». Переворачиваю фотографию. Я уверен в двух вещах: женщина на фотографии – Акико Като; мужчина за рулем, от угла нижней челюсти до изгиба бровей,– мой отец. Никаких сомнений.

Патинко «Плутон» так пропитан потом, дымом и неимоверным грохотом, что, кажется, до зеркальных шаров на потолке в стиле диско можно доплыть. Я бы отдал легкое за сигарету прямо сейчас, вместо того, чтобы ждать пятьдесят лет, но боюсь, что если задержусь хоть на мгновение, то разминусь с Морино и мой план «Д», лучше которого я пока ничего не придумал, уедет вместе с ним. Что ж, даже просто вдыхая этот воздух, я могу получить дозу никотина, достаточную, чтобы свалить носорога. Посетители теснятся в проходах в ожидании свободных мест. Самый старший из моих дядюшек – владелец единственного на Якусиме зала патинко – рассказывал, что в новых залах специально настраивают несколько автоматов, чтобы те были щедрее на выигрыши: это повышает популярность заведения. Трутни мужского и женского пола сидят рядами, загипнотизированные стуком и сверканием падающих каскадами серебряных шариков. Интересно, сколько младенцев сейчас поджариваются в недрах подземного гаража «Ксанаду». Во второй раз обхожу зал в поисках входа в служебное помещение. Время поджимает. Вижу девушку в униформе «Плутона»:

– Эй! Как пройти в папашин офис?

– В чей офис, простите?

– Бросаю на нее сердитый взгляд:

– Управляющего!

– О, господина Одзаки?

– Я дико вращаю глазами:

– Чей же еще?

Она ведет меня за справочную стойку и набирает код на двери с цифровым замком.

– Вверх по этой лестнице, пожалуйста. Я бы сама вас проводила, но мне нельзя уходить из зала.

На это я и рассчитывал. Закрываю за собой дверь. Срабатывает пружинный механизм, и замок запирается. Крутая лестница ведет к единственной двери. Тишина, как под водой. Поднимаюсь по лестнице и чуть не падаю, увидев на верхней ступеньке Кожаный пиджак.

– Э-э, привет,– говорю я.

Кожаный пиджак смотрит на меня и жует жвачку. На сгибе руки у него лежит пистолет. Это первый настоящий пистолет, что мне довелось увидеть. Я указываю на дверь:

– Можно войти?

Продолжая жевать, Кожаный пиджак едва заметно кивает головой. Я дважды стучу и открываю дверь.

Я открываю дверь – человек летит через комнату и пробивает зеркало на противоположной стене. Зеркало с грохотом разбивается – человек исчезает из виду – он упал вниз, прямо в забитый трутнями зал. Место действия сотрясается. Застываю с открытым ртом – неужели это моих рук дело? В кабинет хлынул грохот патинко. Из-за письменного стола на меня смотрит Морино, палец на губе, другая рука приставлена к уху. Я успел заметить лишь трех трубачей – вот кто был автором этого броска – и Маму-сан с вязаньем, пока внизу происходила цепная реакция. Всеобщий беспорядок, визг, крики. Морино опускает локти на стол. По его лицу разливается удовлетворение. Из рамы вываливается еще один кусок зеркала. Кожаный пиджак снаружи закрывает за мной дверь. Начинается стихийное бегство, и шквал криков идет на убыль. Ящерица с Франкенштейном выглядывают из проема, чтобы оценить нанесенный ущерб. В уголках глаз Морино прячется улыбка.