Пятнадцать минут спустя, когда звуки гудков уже таяли вдали, мы все вернулись в ресторан и принялись за приготовление ужина. Мы и так уже запаздывали, поэтому нам пришлось поторопиться, чтобы наверстать упущенное время.

Несколько минут спустя Гаррилин подняла на меня взгляд и расплылась в улыбке.

— Ну вот опять, — произнесла она.

Не успела я и глазом моргнуть, как всех словно ветром сдуло. Я поплелась за ребятами на парковку, понимая, что совершенно бесполезно даже и пытаться заставить их сосредоточиться на работе, когда тут такое важное дело — приближается вторая автоколонна.

— А это уже другая группировка, — пояснил Лоуэлл, — эти ребята сейчас стоят у власти и хотят там же и остаться.

У каждой партии (а всего их было четыре) имелся свой символ, который она использовала в данной предвыборной компании: ладонь, часы, птица и дерево. В данной автоколонне большинство участников явно поддерживала партию, избравшую своим символом дерево. Люди в грузовиках и автомобилях энергично размаивали ветками.

Когда автоколонна уже почти проехала, в ресторан стали подтягиваться первые посетители. Честно говоря, мы еще не были готовы к их появлению, и нам пришлось объяснять, какой завтра в жизни острова важный день. Боб налил каждому из клиентов по бокалу вина за счет заведения и, пока мы готовили, развлекал их байками. На кухне царила атмосфера невероятного оживления. Избирательные участки открывались на следующее утро в семь часов. Каждый из наших работников горел желанием принять участие в выборах.

Голосование проходило либо в школах, либо в шатрах, которые расставили по всему острову. Люди выстраивались в очередь, получали бюллетень, делали в нем отметку и кидали его в избирательную урну. Поскольку нередко кандидат одерживал победу с перевесом всего в несколько голосов, подсчет бюллетеней, чтобы избежать ошибок, проводился публично и очень тщательно. В день выборов ребята вышли на работу пораньше. Им не давала покоя мысль о том, что когда станут известны первые результаты, они окажутся не в курсе. Мы настроили телевизор на кухне на местный канал, по которому передавали промежуточные итоги голосования, а Оззи в своей машине включил «Радио Ангилья». Они с Жуком по очереди бегали на стоянку, чтобы узнать последние данные.

Каждый бюллетень извлекали из ящика, громко объявляли результат и, чтобы не возникало никаких сомнений, совали листок в телекамеру. Подсчет голосов в прямом эфире длился на протяжении всего ужина. Объявление результатов проходило под аккомпанемент ритма, который выбивал Клинтон:

Осбурн Флеминг — ладонь

Рональд Вебстер — шляпа

Осбурн Флеминг — ладонь

Осбурн Флеминг — ладонь

Рональд Вебстер — шляпа.

Потом наставал черед следующего избирательного округа:

Франклин Коннор — птица

Губерт Хьюз — дерево

Губерт Хьюз — дерево

Губерт Хьюз — дерево

Франклин Коннор — птица.

Так продолжалось час за часом. Семь избирательных округов, шестнадцать кандидатов. Подсчет голосов оказывал буквально гипнотическое воздействие — Клинтон и Шебби потом изображали его на протяжении нескольких недель, словно впадая в транс. Когда поздно вечером подвели итоги, половина наших работников ликовала, а половина ходила мрачная. Мы впервые увидели, что Жук перестал улыбаться.

Сначала мы решили, что теперь можно вздохнуть с облегчением. Как бы не так! Вечером началось праздничное гулянье. Победители, собравшись гигантской автоколонной, проехались из одного конца острова в другой и на протяжении всей дороги благодарили избирателей за поддержку. После этого в выборах, действительно, можно было поставить точку, а до следующих у меня теперь имелось в распоряжении целых пять лет — есть время поразмыслить насчет организации бизнеса по производству значков.

На Пасху, согласно местным традициям, на стол подают соленую рыбу, и Роксане страшно хотелось, чтобы я непременно попробовала рыбку, приготовленную по рецепту ее матери. Мы встретились с ней и Гаррилин в субботу возле той самой продуктовой палатки, где я некогда попробовала суп из бычьих ног. Одна из женщин выложила на тарелки нечто, напоминавшее груды желтоватых лоскутков. Мы достали из холодильника бутылки с водой и содовой. Я было взялась за вилку, но Гаррилин решила мне сначала рассказать о том, что именно я собираюсь есть.

— Знаешь, эта рыба не отседова. Она привозная. Из Штатов. Это треска. Если ее засолить, можно хранить сколько угодно, хоть целую вечность — поэтому она нам так нравится. Если она слишком соленая, мы кипятим ее в воде, а в воду добавляем немного сахара, чтобы подсластить. Сахар растворяет соль. Ты об этом знала?

Ответить я не успела, вмешалась Роксана:

— Мамуля готовит рыбу два раза. После того как она ее поварит в воде с сахаром, мы потом все помогаем вынимать кости. Знаешь, Мэл, сколько в рыбе костей? Целая куча!

Я отправила в рот кусочек рыбки и пожалела, о том, что сахара положили так мало. Гаррилин и Роксана лакомились рыбой совершенно спокойно. Соль их ничуть не беспокоила.

— Мэл, держи-ка стаканчик имбирного пива. Запей давай, — сказала Роксана, протягивая мне кружку.

Мне доводилось пробовать имбирное пиво и раньше, и я знала, что оно крепкое. Его делают, вымачивая в воде имбирь, добавив туда немного сахара, ванилина и капельку сока лайма.

— Короче, — продолжила Гаррилин, — после того как мы очищаем рыбу от костей, мы нарезаем ее кусочками, кладем на сковородку, добавляем чуток маслица и жарим с перцем, сельдереем, луком, чесноком, карри. Хорошенько тушим, чтобы все перемешалось и вкус стал одинаковым. Мэл, у нас на Ангилье на Пасху в каждом доме готовят соленую рыбу. Это наш местный… Как ты там говоришь? — Она задумалась. — Во, наш местный деликатес! Точно!