— Мисс Нэйм?! — прощебетал рядом девичий голосок. — Вы что-нибудь закажете в нашем кафе?

Ника вздрогнула. Официантка смотрела на неё сверху вниз, но с таким подобострастием, к коему названная мисс Нэйм не привыкла.

— Ко… кофе, — ответила она. — Чёрный. Сахара не нужно.

— Спасибо, мисс Нэйм! — пропищала осчастливленная девушка. «На слабоумную не похожа, — думала Ника. — Может, это у меня уже размягчение мозгов? Что происходит, откуда они все меня знают?»

— Вы позволите? — пророкотал рядом звучный голос. Официантка словно бы испарилась, вместо неё Ника увидела рядом седого старика с его газетой.

— Пожалуйста, — пролепетала она, подвинувшись и снова без всякой нужды оправляя юбку.

— Так, значит, вы не придерживаетесь социалистических взглядов, — удовлетворённо констатировал старик, усаживаясь напротив неё. — Понимаете ли, мне, как человеку консервативных убеждений, показалось странным прочесть в свежем выпуске «Обсёрвера», что невеста господина Серова социалистка. Я хорошо знаю Юрия, и мне не хотелось бы…

— Ваш кофе, мисс Нэйм! — пропел над ухом Ники приятный голосок. На столике перед нею возникла изящная чашечка. Ника, привыкшая к автоматическому обслуживанию, поискала пальпатор, чтобы расплатиться, потом припомнила — Андрей просил расплачиваться наличными! — и полезла в карман куртки за деньгами.

— Ну, что вы, мисс Нэйм, как можно! — запротестовала официантка, прижимая к оборчатому переднику блокнот. — Для нас большая честь угостить вас за счёт заведения. Хозяин приказал спросить, не согласитесь ли вы…

— Эгхм! — внушительно кашлянул сосед Ники по столику, глянув на служительницу кафе уничтожающим взглядом. Впрочем, официантку такое обращение не смутило.

— Не согласитесь ли вы, — продолжила, потупив глаза, эта настойчивая юная особа, теребя оборку передника, — расписаться в моём блокноте?

Ошеломлённая Ника начертала первый в своей жизни автограф рядом с неразборчивой записью: «Коф. ч. б. с.-1», — не обращая внимания на презрительный возглас старого естета.

— Позор! — повторил тот с негодованием и проводил официантку взглядом из-под бровей-гусениц.

— Прислуга совершенно отбилась от рук, — пропыхтел он, обращаясь к Нике. — С каждым годом становится всё хуже и хуже. Лет двадцать назад я говорил отцу господина Серова, что мир катится в тартарары. Мы крепко с ним поспорили тогда, он утверждал, что скоро в медные жилы консервативной партии вольётся свежая кровь, а я сказал ему тогда — поговорим с тобою, когда сын твой, Юрий, введёт в дом социалистку. Я бы и рад ошибиться, говорил я ему в тот же день за обедом. Мы даже слегка повздорили. И что же пишут сегодня в «Обсёрвере?»

— Что там пишут? — из вежливости поинтересовалась Ника, с наслаждением прихлёбывая великолепный кофе мелкими глотками. Никогда раньше не пробовала такого; в сравнении с ним пойло из автоматов — помои.

— Полюбопытствуйте.

Седовласый господин напрасно просил девушку проявить любопытство. Сама по себе газета, независимо от содержания, вещь достаточно редкая и интересная, но когда она оказалась у Ники в руках, образ респектабельного консерватора несколько потускнел. Она не была настоящей, эта его газета. Пыль в глаза. Обычная электронная бумага, из дешёвых. Даже блокнот служительницы кафе и её ручка в глазах знатока редкостей ценились дороже. Ника украдкой глянула на официантку, оживлённо болтавшую с кем-то по телефону, отпила глоточек кофе и посмотрела на фотографию, украшавшую первую полосу. Поперхнулась, закашлялась и вынуждена была поставить чашку. На фото — девушка в короткой юбке и теннисной куртке, снятая в странном ракурсе: снизу. Позади неё беснуется толпа. Глаза девушки смешно вытаращены, рот открыт, юбка раздута ветром — вид дурацкий, но хуже другое.

— Это же я! Моя фотка!

— Неудивительно, что в статье о вас есть ваша фотография.

Ника скользнула взглядом по гигантскому заголовку: «Ника Нэйм спрашивает», перед глазами её запрыгали строчки: «Наш политический обозреватель в ходе короткой, но содержательной беседы… Белки… Едкий сарказм, выраженный в краткой и ёмкой форме, предназначался… господин Серов… дешёвые лозунги… Только социальное согласие как результат компромисса, сказала социалистка Ника Нэйм…»

— Я ничего такого не говорила! — возмутилась она, сворачивая газету. — Я не социалистка! И вообще, я не давала разрешения на съёмку в таком ракурсе и в такой…

Мисс Нэйм проглотила слова о «короткой юбке». Разрешение разрешением, а ведь одежду выбирала она сама.

— Это позор! — горячо поддержал её друг семьи Юрия Серова. — Я полагаю, вы просто обязаны после вашей свадьбы подать в суд на этот бульварный листок.

— Свадьбы? — переспросила, хлопая глазами, Ника.

— Да! — ответил старый естет, раздувая усы. — Вашей с Юрием свадьбы. Вы простите мне вольность, но это уже ни для кого не секрет. Я очень рад за вас. Понимаете, я-то думал, что это очередная «утка» социалистических журналюг, но теперь вижу… Хо-хо!

Он пыхтел и посмеивался, разбирая пухлой рукой свои усы, глаза его стали похожи на щёлочки, Ника мельком подумала, что седой господин смахивает на моржа, и тут суть известия дошла до неё.

— Что?! — Девушка вскочила. — Это… Это же…

Она хотела сказать «чепуха», но к ней бросилась официантка, не отрывая от уха телефон. Она кричала:

— Да я же тебе говорю, она здесь, у меня!.. Мисс Нэйм!.. Погоди, зайка, не вешай трубку, я как раз говорю с ней самой. Мисс Нэйм, скажите, вам понравился наш кофе?