— Мне просто кажется, — начала она снова, — что это больше не похоже на игру, Кэш.

— Все реально, и мы хотим этого.

Марли обвила его шею мокрыми руками, и они прильнули друг к другу в тесном объятии. Она почувствовала, как отреагировала ее грудь, желая дальнейших ласк, и подавила тихий стон.

— Реально? — Она с трудом выдавила из себя слова.

Его глаза удерживали ее взгляд, не собираясь отпускать его. Сузившиеся до щелочек, они почти закрылись, когда он нагнул голову и поцеловал ее так, что истома полностью охватила ее. Весь мир смотрел на них, но поцелуй вытеснил все. Когда Кэш оторвался от ее губ, он сказал:

— Милая, наши поцелуи могут принести нам победу. Но я был бы счастлив уйти отсюда прямо сейчас. Вот в эту самую минуту. Скажи только слово.

Она не могла удержаться от улыбки.

— Ты бы ушел только для того, чтобы доказать, что тебя не волнует победа?

Он с нежностью прижался к ней.

— Роман с тобой — это все, о чем я могу думать.

Он выглядел абсолютно искренним.

— Я думаю о том наслаждении, которое могла бы доставить тебе, — неожиданно для себя пробормотала Марли, — но я не могу сделать этого сейчас.

— Это слишком интимно?

— Да, — прошептала она, зная, что зрители в студии слышат ее слова.

Кэш целовал Марли, забыв, что на них направлены телекамеры, что прожекторы высвечивают каждую часть их тел, каждый изгиб, каждую ложбинку…

В глазах у Марли потемнело, когда она отдалась во власть долгожданных ощущений. Она летела в пропасть. И тогда кто-то воскликнул:

— Хорошая работа, ребята. Снято!

Кэш предложил Марли пойти к нему, но она никак не ожидала, что окажется в таком первоклассном отеле, как «Четыре времени года».

Марли не терпелось обсудить с Эди покушение в поместье Дарденов, но ничего не получилось. Когда Эди позвонила Марли на сотовый, та разговаривала с Мирандой. А после съемок в джакузи Марли и Кэша переодели в нарядные спортивные костюмы и отправили на игру в гольф. Потом состоялась очередная репетиция. А теперь уже десять часов.

Кэш снял с нее куртку и повесил на стул. Он выключил верхний свет, и теперь комнату освещала только лампа на прикроватной тумбочке. Кэш настроил радиоприемник на волну с блюзами.

— Хочешь, я закажу в номер еду и шампанское?

— Было бы здорово, — удалось вымолвить Марли, чувствовавшей ужасный голод. Но она так нервничала, что не была уверена, что сможет поесть.

Комната была выдержана в белых тонах: белоснежное стеганое одеяло, раскинутое на кровати; на окнах занавеси цвета парного молока. Среди этой белизны ярким пятном выделялся букет тропических цветов в красной вазе. Сняв пальто и спортивную куртку, Кэш остался в рубашке, заправленной в джинсы. Он посмотрел на Марли и улыбнулся.

— Нервничаешь?

— Есть немного. Ведь мы собираемся заняться сексом?

Некоторое время он внимательно смотрел на нее.

— Это не обязательно.

— Нет… обязательно. — И это было правдой. Заправив выбившуюся прядь за ухо, она затянула завязку, держащую волосы. — Я действительно волнуюсь.

— Я тоже.

Заказав ужин по телефону, Кэш повесил трубку. Бросив взгляд на кровать королевского размера, он подошел к Марли, взял ее за руку и проговорил хриплым голосом, который угрожал совершенно лишить ее воли:

— Давай устроимся поудобнее.

Он отбросил одеяло, и они легли на кровать, повернувшись друг к другу. Их головы покоились на огромных подушках с наволочками из египетского хлопка.

— Что мы будем делать?

— Все, что захочешь, дорогая.

— Можешь теперь называть меня Марли. Перед тем как прижаться к ее губам своими твердыми и прохладными от зимнего воздуха губами, он прошептал:

— Марли.

Зная, куда приведет этот, казалось бы, невинный поцелуй, она положила руку на его грудь. Его пульс бился так же сильно, как и ее.

— Держу пари, нам будет очень жарко, Кэш Шэмпейн.

— Это хороший предмет для спора, — согласился он.

Его рука повторяла изгибы ее тела, заставив ее придвинуться к нему ближе. Он прижал ее сильнее, и она ахнула. Его пальцы начали ласкать ее грудь, и эта ласка вырвала из нее стон.

— Как давно… — прошептала Марли, и ее голос затих.

— Давай наверстаем, — предложил он хриплым голосом.

Он дарил ей такое острое и сильное наслаждение, что она не могла в это поверить.