– Ты веришь, что все вокруг откровенны? – спросил бывший раб. – В каком мире ты обитаешь? – Он снова засмеялся. – Уверен, что не в том же, что я. Разве за каждым сказанным нами словом не таятся тысячи не сказанных? Разве мы зачастую говорим не то, что хотели сказать, а нечто противоположное? Женщина, посмотри на нас. Посмотри на себя. Наши души тоже заключены в зачарованную крепость. Да, мы построили ее собственными руками – каждый из нас – но успели забыть половину залов и коридоров. Мы вваливаемся в комнату кипящего гнева и тут же выбегаем, чтобы собственные эмоции не сожгли нас заживо. В других местах холодно словно во льду – они холоднее, чем здешняя замороженная земля. Иные остаются вечно темными – ни одна лампа не работает, свечи гаснут, как будто там нет воздуха. Мы шатаемся, шарим руками, наталкиваясь на незримую мебель и на стены. Мы смотрим в широкие окна, но не верим тому, что увидели. Мы наряжаемся в латы, сражаясь против фантастических угроз, но каждая тень и каждый шепот цедит нашу кровь.

– Как хорошо, что тысячи слов на каждое слово остаются не сказанными, – буркнул Фир, – иначе мы обнаружили бы, что мир подходит к закату, а ты всё еще не кончил болтать.

Удинаас не повернул головы. – Я сорвал завесу с твоей просьбы остаться, Фир. Ты станешь отрицать? В Серен ты видишь нареченную брата. То, что он мертв, ничего не меняет – ведь ты, в отличие от младшего братца, человек чести.

Тут Удинаас удивленно вскрикнул: Фир Сенгар протянул руку и схватил беглого раба за складку шубы. Приступ его гнева отправил Удинааса лицом в грязь.

Тисте Эдур резко поднялся, чтобы подойти к распластавшемуся летерийцу – но Серен Педак заступила ему дорогу. – Стой. Прошу, Фир. Знаю, он заслужил… Но не надо.

Удинаас пытался сесть; Чашка склонилась рядом, стараясь стереть с лица пятна грязи. Он закашлялся. – Что же, эти комплименты были последними, Фир.

Серен повернулась к бывшему рабу: – Порядком злорадные комплименты. Повторю свой совет во второй раз: больше не произноси ничего подобного. Никогда. Или ты не ценишь жизнь…

Удинаас выплюнул грязь, смешанную с кровью. – Ах, но теперь мы действительно вошли в темную комнату. И тебе там не рады, Серен Педак. – Он с усилием встал. – Тебя предупредили. – Он оперся одной рукой о плечо Чашки, поднял голову. Внезапно засиявшие глаза заново изучили Серен, Фира, обратились к тропе, на которой Сильхас Руин и Скол стояли рядом, смотря вниз. – Вот самый важный вопрос – того рода, который немногие решатся озвучить. Кто из нас, друзья, не одержим желанием смерти? Может, нам обсудить взаимное самоубийство?

На несколько ударов сердца повисла тишина. Затем Чашка сказала: – Я не хочу умирать!

Серен заметила, что улыбка беглого раба увяла, превращаясь в гримасу нескрываемого горя. Но тут он отвернулся.

– Тралл был слеп к истине, – спокойно сказал ей Фир. – Но я был там, аквитор. Я видел, что видел.

Она не желала смотреть ему в глаза. «Любезность. Как мог такой воитель признаться в любви ко мне? Неужели он думал, что успел хорошо меня узнать?

И почему я могу видеть его лицо так ясно, будто он стоит рядом? Я поистине одержима. О, Удинаас, ты прав. Фир человек чести – настолько честный, что разбивает нам сердца.

Но, Фир, нет особой чести в поклонении мертвецу».

– Тралл мертв, – сказала она, поражаясь своей жестокости. Фир сильно вздрогнул. – Он мертв.

«Как и я. Нет смысла почитать мертвых. Я слишком многое повидала, чтобы верить в обратное. Скорбь по утраченным возможностям, потерянным потенциалам, вечному обману обещаний. Горюй, Фир Сенгар, и ты наконец поймешь, что горе – всего лишь зеркало, придвинутое вплотную к лицу.

Источники слез – шансы, которые мы не решились осуществить.

Когда я скорблю, Фир, я не могу различить пятна от собственного дыхания. Это о чем-нибудь говорит тебе?»

Они двинулись в путь. Молча.

В сотне шагов впереди Скол всё крутил свою цепочку с кольцами. – О чем этот разговор? – спросил он.

– Ты слишком долго жил в уютной пещере, – сказал белокожий Тисте Анди.

– О, я довольно часто выходил. Гулял по Синей Розе, кутил – одни боги знают, сколько ублюдков я наплодил. Почему…

– Однажды, Смертный Меч, – прервал его Сильхас, – ты поймешь, что способно ранить сильней любого железного оружия.

– Мудрые слова. Особенно в устах того, кто еще воняет могилой и гнилой паутиной.

– Если бы мертвые могли говорить, Скол… что они могли бы поведать тебе?

– Мало что, полагаю. Разве что жалобы на то и сё.

– А может, ты только этого и заслужил?

– Ох, я лишен чести. Ты об этом?

– Не уверен, чего именно ты лишен, – отвечал Сильхас Руин, – но уверен: к концу странствия я все пойму.

Цепочка туго навернулась на руку. – Они подходят. Что ж, продолжим движение вперед и вверх?