Центральный пост Страты и в самом деле напоминал тот, другой – только здесь явственно пахло духами, и на обширных контрольных пультах, там, где расступались шкалы и индикаторы, были приклеены яркие картинки, изображавшие породистых собак по соседству с не менее породистыми лошадьми, а также породистых мужчин и – в меньшем количестве – породистых женщин.

Мин Алика успела уже освоиться здесь. Правда, было тесновато: представительниц женского пола набилось сюда значительно больше, чем было предусмотрено всеми расчетами, порой даже трудно было дышать; хорошо еще, что большинство женщин не курило, а если кому очень уж хотелось умерить волнение хорошей затяжкой – та выходила в туалет. Оказывается, дежурные по Страте вовсе не никли здесь положенные им сутки в печальном одиночестве: в глубоких подземельях располагалось обширное хозяйство – и по наблюдению и ремонту Страты (если бы она в чем-то не сумела обеспечить собственную исправность), но главное – тут же, по соседству, ответвляясь от той же самой шахты, располагались убежища для деятелей Круглого Стола и иных высокопоставленных персон; все они группировались, словно планеты вокруг солнца, вокруг просторного императорского убежища, устроенного с таким расчетом, чтобы император чувствовал себя тут в случае чего вовсе не хуже, чем во дворце Суама, где обитал обычно. Конечно, настанет ли это «в случае чего», и когда именно – никто не знал, но именно из-за этой неопределенности убежища постоянно находились в готовности и могли принять своих гостей – а вернее, хозяев – в любой миг дня и ночи. А следовательно, в убежищах и сопутствовавших им службах жизнеобеспечения постоянно и непрерывно находился полный штат обслуживающего персонала, начиная с уборщиц и горничных и кончая резервными секретаршами – на случай, если те, что были наверху, не успеют вовремя последовать за своими патронами. Существовала тут, внизу, и резервная канцелярия государства, со всем низшим персоналом – на тот же случай. Потому и народу здесь было много – десятки, если не сотни человек, и процентов на девяносто пять это были, разумеется, женщины. Так что Нире и Сиде было из кого выбрать, кому они хотели продемонстрировать привезенное Мин Аликой; выбрать с таким расчетом, чтобы подкрепить старые или наладить новые связи с теми, с кем был смысл такие связи налаживать, а также и для того, чтобы обеспечить Мин Алике прибыль, – ради которой, по их мнению, Алика все и затеяла. Разумеется, она их в этом не разубеждала.

Когда она, переодевшись в запасную форму Ниры (брюки были слишком просторны в бедрах, с этим пришлось примириться, а все остальное соответствовало вполне), вместе с обеими женщинами подъехала на своем (теперь уже) вездеходе ко входу в подземелье, Мин Алика удивилась. Она знала, как выглядело соответствующее место на Старой планете: обширное каменистое пространство за непроницаемым, пяти метров в высоту, забором из железобетона, а сверху – медные шипы под током, а в круглых башенках через каждые полсотни метров – огнеметы с обслуживающей командой. В середине круглого пустыря – низкое угрюмое бетонное же здание – контроль входа и выхода, а в центре его, наверху – вход в шахту, находящийся под постоянным прицелом; в эту шахту могли беспрепятственно нырять и снижаться до самого дна воздушные катера немногих наиболее ответственных служителей Обороны, это было для того сделано, чтобы с минимальной потерей драгоценного времени восстановить плодотворную связь между живым и неживым стратегическими разумами планеты, чтобы прервалась она – и то лишь частично – только на минуты, потребные для перелета катера от резиденции Верховного, или от Высшего Круга в центральный пост Полководца. Надо, впрочем, заметить, что нынешний Верховный Стратег ни разу так и не побывал внизу; собирался многократно, но все что-то мешало; предыдущий же Верховный, ныне навеки упокоившийся, был однажды: в день торжественного включения Полководца. Так что за все последние годы вельможный катер лишь однажды опускался в эту шахту – и то, как мы знаем, чтобы доставить вниз Фораму Ро в обход бдительного контроля. Остальной же транспорт – тот, у которого было право въезда в ворота, – оставался на обозначенной желтыми линиями стоянке метрах в ста от входа. Мин Алика, собственно, сама там, конечно, никогда не была, но как все это выглядело и как было устроено, знала досконально, потому что ей знать об этом полагалось; Олим так считал.

А здесь впечатление было такое, что въехали они в сад, даже не в сад – в обширный парк, где и деревья стояли, и цвели цветы, и зеленела трава, поскольку промышленности не было поблизости, и даже – если бы не наступил уже на Второй планете поздний вечер – чего доброго, пели бы птицы и порхали бабочки. Когда-то, объяснили Мин Алике ее спутницы, здесь было угрюмо, так что даже приближаться к месту службы каждый раз приходилось, преодолевая возникавшее в душе какое-то неприятное чувство: почему-то кладбищем несло от этого места, хотя никогда и никого здесь, насколько известно, не хоронили. Служить в таких условиях женщины не желали. Стали добиваться улучшений – и добились, мотивируя тем, что в такое угрюмое место Его грандиозность государя даже привезти стыдно, кто возьмет на себя ответственность за оскорбление его эстетического чувства? Кроме того, применялись иные, чисто женские средства убеждения. И вот здесь разбили красивый парк, и обошлось это, по сравнению с тем, во что вскочило строительство самого подземного комплекса, в какую-то ерунду, просто в карманную мелочь.

Парк этот, в котором оказалась Мин Алика, как-то сразу давал понять, что здесь – царство женское, и порядки тоже женские, которые в чем-то строже и формальней мужских, а в чем-то наоборот. На контроле, куда новые подруги, нимало не мешкая, потащили Мин Алику (обойти это узкое место было никак невозможно), сидела тоже женщина, не очень молодая и не очень пригожая, но явно переживающая некую ностальгию по первому и грызущую тоску по второму. И ей здесь было самое место, потому что женщинам помоложе и покрасивее – а таких здесь, как нетрудно догадаться, было большинство, – она ничего спускать не собиралась и никаких поблажек не делала. Но с нею было разыграно все, как простенький вальс в первоклассном оркестре. Она еще только нацелилась в Мин Алику глазами, только еще стала открывать рот, чтобы произнести слова запрета, и только еще дрогнула ее короткопалая рука, чтобы затормозить вертушку, как вдруг все остановилось, потому что в поле ее зрения возникла кассета с тоскливо знакомой каждой нормальной женщине фирменной эмблемой «Элиана», и бдительная охранница даже несколько задохнулась. Кассету держала в пальцах Нира, которая тут же, приблизив губы к охранному уху, зашептала, что редкостный случай, и открываются колоссальные возможности, и что сейчас они организуют внизу – только для избранных – примерку по кассете, и что пусть охранница срочно найдет кого-то, кто может подменить ее на контроле хотя бы на полчаса, а лучше если на полный час, потому что она, разумеется, принадлежит к самым избранным, обладает всяческим приоритетом и ее будут непременно ждать внизу, на примерке и обозрении, и заказы от нее примут в первую очередь, и без наценки, и пусть она ни в коем случае не возражает, потому что с этим всех только смертельно обидит, но никаких отказов от нее все равно не примут, испытывая к ней, как ей и самой известно, глубокое, неизменное и постоянное уважение. Бдительная охранница, собственно, еще даже не поняла, почему она должна отказываться; она и не собиралась, и хотя ее не очень острый слух ощутил все же какую-то фальшь в том месте, где говорилось о неизменном к ней уважении (найти подтверждение этого в прошлом было бы затруднительно, Нира же, как было известно решительно всем, вообще никого не уважала), тем не менее охранница все согласнее кивала на каждое новое заявление и приглашение, а когда она кивнула в последний раз, Сида и Мин Алика успели уже опуститься в лифте самое малое на две трети всей глубины шахты. Собственно, охранница о них больше и не думала, лихорадочно соображая, кто же мог бы подменить ее на часок и во что это ей обойдется. Пока Нира спускалась вниз, вдогонку нарушительницам режима, Сида уже успела заправить первую кассету в демонстрационное устройство Страты (предназначенное, собственно, для несколько иных целей, а именно – для расшифровки фотоснимков, сделанных с летательных аппаратов, атмосферных и заатмосферных) и включила его. Даже Мин Алика не могла не восхититься качеством объемного изображения; регулируя, его без труда довели до нужной величины, объемное изображение платья, переливаясь красками, как бы повисло в воздухе, выступая из демонстрационного табло, и стоило вам подойти и совместиться с ним, как возникало впечатление, что вещь эта на вас надета, а если было еще и достаточно большое зеркало, то вы могли любоваться в нем своим отражением в сногсшибательном туалете и делать соответствующие выводы. А зеркало тут было; правда, не в самом центральном посту, а в спаленке, но ради такого случая первые же приглашенные участницы небывалой демонстрации мод перетащили его туда, куда нужно было. И начался великий, пьянящий, обнадеживающий и многообещающий праздник линий, красок и фантазии; и сколько эмоциональной энергии было излучено в тесноватом подземном зальце! Мин Алика, повинуясь общему настроению, и сама не удержалась, примерила два изделия и осталась довольна, и сделала зарубку в памяти. Центральный пост был полон женщин, преимущественно молодых, и главным образом полураздетых, на три четверти раздетых и на четыре пятых тоже, потому что никто не позволил бы себе оскорбить торжество, ныряя в объемное изображение в военном мундире, хотя бы и сшитом по фигурке; что же касается белья, в котором они перед примеркой оставались, то его был на них минимум, потому что внизу вообще было тепло, даже жарковато, а мундиры все же шились из положенного, не очень воздушного материала, и под форму обычно надевали только то, без чего было бы уж слишком неприлично и неприятно. Вот такая была обстановка, и просто жаль, что не оказалось там ни одного представителя противоположного пола, который смог бы по достоинству оценить эту картину; впрочем, если бы его не растерзали еще на подступах, то он, прорвавшись, тут же свалился бы в тяжелом сердечном приступе, оказавшись не в силах перенести такое обилие красоты, грации, молодости, слез, а может быть, и зависти, и разных не совсем честных мыслей, и всего прочего. Но ничего не поделаешь – такого представителя не нашлось. Да. Жаль.

Именно в такой разгар пиршества душ свалилась на них пресловутая Выдра – старшая смены. Мин Алику еще за миг до того запихнули в спаленку, но шторм все равно разразился. Моды и все такое Выдру не интересовали: она выслуживала последние месяцы и больше всего боялась, что за эти месяцы во вверенной ей смене возникнет какой-либо беспорядок, которым можно будет воспользоваться, чтобы ущемить ее, а не чьи-нибудь иные, пенсионные права – в то время как у нее вся предстоящая пенсия была уже рассчитана и распределена до последнего кругляшка: ведь с уходом ее отсюда и коммерческая ее деятельность, сразу или постепенно, но должна была угаснуть. Так что на яркую тряпку или фигурный флакончик духов Выдра не клевала. В момент ее появления одна из секретарш императорского убежища, только что успев разоблачиться до полоски и треугольничка, вступила в восхитительный туалет для морских прогулок, пригодный также для того, чтобы сходить на берег и появляться в приморских ресторанах. Невольный вздох прошелестел в центральном посту, когда секретарша, обладавшая крайне выразительной фигуркой и недурным личиком, вдруг предстала перед подругами в этом новом качестве, так что сразу можно было понять, чего она стоит и какой судьбы заслуживает. Сида, еле уловимыми движениями поворачивая верньеры подстройки, только что успела подогнать изображение точно к модели – и тут-то Выдру и угораздило свалиться им на головы.

В первый миг старуха даже растерялась: такого на ее памяти в Силах не случалось, и ничего подобного она ожидать не могла. К чести ее надо сказать, что опытная воительница почти моментально пришла в себя и сделала решительную попытку овладеть положением.

– Всем стоять смирно! – заорала она своим резким, пронзительным голосом. – Молчать! Публичный дом! Военным к правой стене, шлюхам к левой! Дежурный оператор, ко мне!

Сида нерешительно шагнула.

– Бегом, бегом! – поощрила ее ветеранша, хотя разделяло их каких-нибудь четыре шага, и пробежать их не было никакой возможности, потому что в этом пространстве находились сейчас, самое малое, три других женщины. – Переписать всех! Никого не выпускать! Вызвать службу охраны!

Сида уже была готова выполнить приказание. Но тут красавица из императорской канцелярии, вконец раздосадованная тем, что ее маленький триумф был смазан и сорван, не спеша вышла из все еще висевшего перед демонстрационным табло изображения и вызывающей походкой приблизилась к представительнице командования.

– Что этот мешок с требухой тут расквакался? – спросила она намеренно нагло. – Если она ничего не понимает, пусть убирается на кладбище – вспоминать о давних временах, когда она была еще женщиной. Если вообще это имело место.

Если прелестная секретарша хотела спровоцировать Выдру на какое-либо рискованное выступление, то расчет ее, к сожалению, не оправдался: за долгие годы службы старая дама научилась, по крайней мере, владеть собой. И вместо того, чтобы наброситься на почти голую девицу с кулаками (хотя у нее и чесались руки) ограничилась тем, что скомандовала немногим здесь успевшим одеться более или менее по форме:

– Ты! И ты! Эту взять и держать! Не позволяйте ей одеться, пока не придет охрана! Сейчас я вызову резервную смену операторов, и мы с вами начнем разбираться в другом месте.