И вот настал 1941 год. Очередная речь ко дню рождения была полна нападок на Англию и восхвалений уверенности, обретенной Германией под руководством фюрера. Геббельс раскритиковал Черчилля, сказав, что английский премьер-министр не выдерживает сравнения с Гитлером: «Недавно мистер Черчилль сказал, что Англия выиграет войну, но он явно не знал, как это произойдет. Мы можем ответить только одно: выиграет фюрер, потому что он знает, как это сделать! Нация, ведомая одним вождем, единая в своем фанатизме, — вот залог победы! Нас ведет человек, стоящий выше любви к славе и похвалам, и мы склоняемся перед ним! Фюрер велик, и у него — надежные помощники и соратники, сияющие в лучах его славы. Вместе с ним они совершили революцию, а теперь выиграют и эту славную войну за свободу и величие Германии! Мы бились многие годы рядом с ним, и мы можем уверенно сказать, опираясь на свой опыт и знания, что наша победа неизбежна; нам нужно лишь оставаться сильными, верными, смелыми — и мы придем к ней с высоко поднятой головой!»

Геббельс выразил фюреру почтительную благодарность всей нации и перечислил все слои германского народа, живущие с именем фюрера на устах: рабочих; солдат, защищающих великий рейх на фронте от Норвегии до Африки; доблестных летчиков люфтваффе, несущих смерть и разрушения на Британские острова; моряков военного флота, зажавших Британию в железное кольцо блокады; крестьян, женщин, молодежь; все они «приветствуют фюрера как своего вождя и главнокомандующего и все они едины в своей вере и преданности ему». Речь заканчивалась традиционным обращением к Богу о ниспослании фюреру долгой жизни и успехов в борьбе за свободу нации.

Прошел год, и война не принесла желанной победы, а только расползлась еще шире. В апреле 1942 года немцы осознали, что к ним снова вернулся старый кошмар ведения войны на два фронта: на Востоке и на Западе. Черчилль не сдался, и министр пропаганды уже не решался противопоставлять «этого хвастливого и заурядного англичанина» своему фюреру. Так как окончательная победа уже не казалась делом близкого будущего, то в пропаганде был сделан упор на стойкость и героизм сопротивления, а не на прежний энтузиазм. Обстоятельства потребовали извлечь из глубин истории новую фигуру, с которой можно было бы достойно сравнивать фюрера. Им оказался Фридрих Великий, фильм о котором был широко показан в Германии весной 1942 года. Картина «Великий король» прославляла героическую стойкость Фридриха Второго в критические периоды Семилетней войны и рассказывала о его страданиях, разочарованиях и трудностях. Словом, исторические параллели напрашивались сами собой.

Геббельс, разумеется, вспомнил о фильме, произнося очередную речь ко дню рождения фюрера в апреле 1942 года, и заявил, что было бы ошибкой полагать, будто великие победы всегда являлись результатом военно-политического превосходства, или же, наоборот, уповать на неизменную благосклонность Фортуны. Опасности и угрозы — дело случая, и авторитетная руководящая личность найдет им достойный ответ. Достаточно вспомнить «этот прекрасный фильм» и подумать об удивительных совпадениях в судьбе Фридриха Второго и в современной ситуации; о психологических кризисах, которые пережил король, сражаясь и страдая вместе со своим народом. Каков же главный урок фильма? Он таков: во все времена не экономический и военный потенциал, не удачное географическое положение и даже не стойкость солдат и тружеников тыла решали успех войны, а подавляющее превосходство вождя, его умелое руководство! «Умение вождя — вот что склонит чашу весов и нашу пользу! — провозгласил Геббельс в те дни, когда миллионы германских солдат оказались в лапах русской зимы. — А если к тому же в его распоряжении будут лучшие материальные возможности — то никакая сила на Земле не вырвет победу у него из рук!» Как говорится: «Что и требовалось доказать!»

«Великого пропагандиста» не смущала разница почти в двести лет между 1942 и 1761 годом. Гитлер был представлен новым Фридрихом Великим, воплощением силы и источником уверенности для сражающейся нации. Подчеркивалась необходимость общей солидарности в суровой борьбе: «В трудные дни и месяцы мысли всей нации обращены к фюреру; немцы чувствуют себя близкими к нему как никогда раньше».

Гитлер стал реже показываться народу, и Геббельс усердно лепил его символический образ: «Мы чувствуем необходимость видеть его постоянно, хотя бы его фотографии — это дает нам силы для решения повседневных трудных задач. Мы все постоянно с ним, пусть даже между нами и им не сказано ни одного слова!»

Геббельс снова указывал на огромное бремя ответственности и трудов, которое фюрер несет день и ночь; в сравнении с испытаниями, выпавшими на его долю, повседневные проблемы простых людей казались не такими уж значительными. Им нужно было всего лишь следовать указанным путем, который он намечал: «Он один стоит перед лицом Судьбы, возглавляя титаническую борьбу до победного конца, за жизнь нации!» Теперь Геббельс стал подчеркивать необходимость стоической выдержки, которая и является связующим звеном между фюрером и нацией.

К апрелю 1943 года этот призыв к стойкости стал еще более настоятельным, приобретая мрачные ноты. Разгром под Сталинградом потряс до основания оптимизм и народа, и партийных чиновников. Тотальная война становилась неизбежной. Приходилось объяснять необходимость продолжения тяжелой дорогостоящей борьбы, конца которой не предвиделось. Речь Геббельса, произнесенная по радио 19 апреля 1943 года, была посвящена этим объяснениям. Имя фюрера почти не упоминалось, говорилось о серьезности момента и о том, что четвертый год войны «принес самые тяжелые испытания» и что выхода из тяжелой ситуации пока не видно: «Во времена мира некоторые наивные люди могут полагать, что быть руководителем легко, но в такие опасные годы, как теперь, даже они сознают, что лучше поддерживать лестницу снизу, чем находиться на самом верху и отдавать приказы!»

В речи Геббельса образ Гитлера, борющегося с военным кризисом, приобрел поистине трагические черты персонажа с картины Гойи: «Бесконечные дни тяжелых трудов и бесконечные бессонные ночи оставили неизгладимый след на его лице, отразившем страдания и печаль целой нации». Теперь Геббельс стал развивать новый аспект своей любимой теории «единения вождя и народа»: «Если бы кто-нибудь мог нарисовать лицо целой нации, отразившее страдания нескольких лет войны, то он обнаружил бы в нем те же глубокие изменения, какие мы видим с гордостью на лице нашего фюрера! Это не только черты решимости и твердости, но и следы страданий за судьбу народа и даже всего человечества, которые ему пришлось невольно вынести».