Шеф думал недолго. Решил:

– Ночь – твоя. С рассветом в любом случае выходим на поиск.

– Все понял, шеф. И уже иду.

Вирга вдруг почувствовала, что устала, как если бы весь день только и делала, что занималась хозяйством – убиралась, стряпала, возилась в саду, хотя на самом деле время прошло в безделье, зато в нервном напряжении, вполне понятном. Теперь уже настала ночь, в доме было тихо, никто ее не звал и ничего не требовал; наверное, следовало ложиться спать, полагаясь на то, что завтрашний день вместе с утренним светом принесет и какую-то ясность; такая неопределенность, как сейчас, никак не могла, по ее убеждению, продолжаться бесконечно. И, в очередной раз вздохнув, Вирга принялась готовиться ко сну.

Это не требовало никаких особых усилий: в прошлом ей не раз приходилось пользоваться кухней как запасной спальней. Диванчик, стоявший у стены напротив плиты, легко раскладывался в спальное место, достаточное даже и для двоих, стоило только откатить в сторону обеденный стол. Постельное белье хранилось в этом же диванчике, так что с ним проблем не возникало. Но другие проблемы были, и Вирга поняла это, пусть и не сразу.

Перед тем как ложиться, следовало, как и обычно, приготовиться ко сну: принять душ, воспользоваться соответствующими кремами, наложить маску хотя бы на четверть часа, совершить еще несколько операций, сугубо женских, интимных. У нее было все, что для этого требовалось. Однако все нужное для туалетных ритуалов хранилось у Вирги в комнате, на туалетном столике перед зеркалом. Если бы сегодня события развертывались обычным порядком, она не забыла бы, конечно, забрать нужные вещи на кухню, но все произошло настолько быстро, что это просто вылетело у нее из головы. Косметика в большинстве своем стояла на подзеркальнике, а теперь там находился один, а может быть, даже и двое из занявших дом чужаков, и ей очень не хотелось заходить туда даже и на минуту. Ей это казалось опасным по вполне понятным причинам, в свое время она успела на этом обжечься и никаких повторений не желала. Так что получалось: дневной макияж она, конечно, снимет, но спать придется ложиться без обычной подготовки. Ну что же, в конце концов, пусть это будет самой большой неприятностью из всех, какие наверняка еще предстоят…

Вирга приготовила постель и уже наполовину разделась, как в дверь, предусмотрительно запертую ею на задвижку, постучали. Стук был осторожным, деликатным, можно было бы даже назвать его робким. И она откликнулась, не успев даже подумать, нужно ли ей вообще отзываться:

– Кто там? Что вам угодно? Я ложусь…

И голос, прозвучавший в ответ, был тоже, как и стук, не сказать, что испуганным, но как будто заранее извиняющимся:

– Я тут подумал… Вам, наверное, нужно все это?

Вирга успела уже надеть халатик, на котором неизвестно откуда оказалось пятнышко на самой груди; это ее огорчило, и она спросила, опять-таки не думая, просто автоматически:

– Что – это? Вы о чем?

– Я извиняюсь, конечно… Но у вас на подзеркальнике тут всякое… Не знаю, но моя матушка всегда перед сном пользуется такими вещами. Вот я и подумал: может, вы стесняетесь взять это? Как хотите, конечно, может, это вам сейчас и не нужно…

Вот странно. Заранее ведь было ясно, что у любого из этих шестерых есть – или была – мать, как и у всякого человека. Но сейчас, когда этот, за дверью, сказал о своей матушке, он вдруг показался Вирге не опасным. Да и голос его, вся манера разговаривать свидетельствовала о том же. И Вирга как бы своими глазами увидела, как он – совсем молодой еще, и правда, среди ворвавшихся был один такой, вполне миловидный паренек, – стоит за дверью, смущенный, покрасневший от неуверенности в себе, переминающийся с ноги на ногу; и ей вдруг стало даже весело. Она спросила:

– И вы, значит, решили принести это мне? Что же, спасибо…

Он за дверью кашлянул, прежде чем ответить:

– Ну, я не знаю, что там к чему… Просто подумал: если нужно – вы можете все забрать, пока я еще не лег.

Она колебалась секунду-другую: получить все нужное в свое распоряжение показалось заманчивым. Тем более что мальчик, кажется, смущался в этой ситуации куда больше, чем она сама, даже боялся, похоже. Наверное, никакого опыта в общении с женщинами у него не было. Так что…

И, как бы в подтверждение этой ее мысли, стоявший за дверью с грустью, но и с облегчением сказал:

– Ну, значит, не надо – тогда извините за беспокойство, спокойной вам ночи.

Но Вирга уже решилась. И проговорила поспешно:

– Подождите… Я и в самом деле заберу…

И отворила дверь, готовая мгновенно отпрянуть и захлопнуть створку, если он (во что она не верила) сейчас накинется на нее, как… как…

Но он не накинулся; напротив, поспешно отступил на два шага, словно испугавшись. Она невольно улыбнулась, говоря:

– Что, неужели я такая уж страшная?

Мальчик не улыбнулся в ответ, его лицо было очень серьезным, глаза – большие глаза, пришлось ей признать, красивые, выразительные – глядели на нее, не моргая, до предела раскрытые, и было в них что-то… Удивление? Или что-то, даже более… более приятное? Но во всяком случае не то, что ей не раз уже приходилось видеть в мужских глазах: тупое желание немедленно удовлетворить потребность совокупления, не более того. С восхищением он смотрел на Виргу, вот как.

– Ну что же, – сказала она как можно безмятежнее, – я, пожалуй, возьму свою косметичку – и еще там кое-что…

Ни слова не говоря, по-прежнему не отрывая от нее взгляда, мальчик отступил в сторону, давая ей пройти. Даже как-то съежился. Господи, чего он так боится? Просто смешно…

– Я не кусаюсь, поверьте!

И, проходя мимо, она в дополнение к этим словам легко прикоснулась ладонью к его щеке. И тут же испытала испуг сама. Потому что он, показав отменную реакцию, мгновенно перехватил ее руку. Но только для того, чтобы прижаться к ней горячими губами.