Шрифт:
— Вы помните его имя, кстати? Может быть, я…
— Помню, разумеется. Берфитт. Он…
— Берфитг?
— Да. Лет пятнадцать тому назад…
— Стоп.
Впрочем, Докинг тут же поправился:
— Извините, Милф. Если вас не затруднит, помолчите немного…
— Ага, — удовлетворенно сказал Милов. — Это имя вам что-то говорит.
Он умолк, увидев, как Докинг досадливо крутнул головой, словно сгоняя надоедливую муху.
Молчание продолжалось не менее двух минут, после чего Докинг перевел дыхание — тяжело, словно только что одолел двадцать этажей без лифта.
— Итак, вы сказали — Берфитт?
— Могу повторить, если нужно.
— Думаю, вам придется еще не раз… Берфитт. Теперь объясните мне: где все это было?
— Недалеко отсюда. В Раинде. Рядом с южной оконечностью парка Кагера. Там есть такое заведение — Приют Ветеранов. Давным-давно в тех местах находился Приют Бисмарка — так они некогда именовались; потом это хозяйство называлось просто Фермой.
— Приют Ветеранов в Раинде… Скажите, Милф, а он появился там — я имею в виду Берфитта — еще до вас?
— Он прибыл через несколько часов после меня.
— Каким способом?
— О, с большой помпой: его доставили откуда-то на вертолете.
Докинг покрутил головой, усмехнулся.
— Воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь…
И снова сделался серьезным.
— Его привезли, и, если я правильно вас понял, находившиеся там люди — персонал этого самого Приюта — подчинялись ему?
— Ну, не знаю, командовал ли он сам или через кого-то, скорее второе, но его указания выполнялись, во всяком случае во всем, что касалось меня.
— Ага. Кстати, а вы знаете, откуда он прилетел?
— Нет. Откуда же мне знать?
— Из Москвы, Милф. Прямо с вашей родины.
— Черт! Не хотите ли вы сказать, что его услугами стали пользоваться…
— Нет-нет, не ваши коллеги, разумеется. В Москве он очутился с легендой коммерсанта — вернее, полномочного представителя двух коммерческих организаций, у которых там свои интересы.
— И он связан с ними лишь как коммерсант?
— Вряд ли только в таком качестве. Но это длинная история, Милф, а сейчас я меньше чем когда-либо намерен терять время. Вы очень помогли мне. Дело в том, что я оказался здесь именно для того, чтобы разыскать Берфитта, и никак не мог найти хотя бы намек на след. А вот вы, оказывается, находились рядом с ним…
— Право же, мне хотелось бы находиться от него подальше.
— Я отлично вас понимаю, но что было, то было.
— В таком случае не кажется ли вам, Докинг, что я мог бы вам помочь еще чем-нибудь, если бы вы подключили меня к делу? Только не говорите мне, что вы тоже находитесь на отдыхе.
Докинг улыбнулся.
— Нет, этого я не скажу. И, конечно, ваша помощь мне бы не помешала, в особенности там, в Раинде, раз те места вам знакомы. Понимаете ли… Вам что-нибудь известно о контрабанде тканей? Я имею в виду человеческие ткани, иными словами — органы для трансплантаций?
— В мои времена таких проблем не существовало.
— Может быть, у вас их и не было; впрочем, ваше время, думается, еще не прошло. Так вот, я предполагаю, что Берфитт попал сюда именно в связи с этим видом контрабанды. Видимо, у него здесь имеется какая-то база. И мне очень нужно ее найти. И вы могли бы мне помочь.
Что ж, у каждого свои проблемы, подумал Милов. Хорошо, что наши проблемы не пересекаются. Вслух же он сказал:
— Дело за малым: договоритесь, чтобы меня выпустили…
— Это будет трудно, Милф. Но я попробую.
Глава восьмая
«Дэйли ньюс»:
«Руководство Кембриджского университета встревожено непонятным молчанием профессора Сольца, известного специалистам своими работами последнего времени, посвященными способам применения бета-углерода в полевых условиях для нейтрализации атомного заражения местности. Профессор Сольц, как свидетельствуют компетентные лица, две недели тому назад, еще до похищения ценного материала, выехал на отдых в Шотландию, чтобы, как сам он пояснял, спокойно половить рыбу в нормальных условиях (его семья с давних пор владеет охотничьим домиком на берегу реки Тей). С тех пор профессор не подавал о себе никаких вестей. Обеспокоенные сотрудники лаборатории Сольца отправились туда, где надеялись найти его, однако, по словам соседей, тот в свою обитель не приезжал. Президент университета полагает, что исчезновение профессора может быть каким-то образом связано с хищением бета-углерода. Службы безопасности приступили к расследованию обстоятельств исчезновения профессора Сольца».
Урбс нервничал. Время уходило, а в Приюте, как ни считай — с начала или с конца, — по-прежнему насчитывалось тридцать восемь ветеранов; между тем нужны были ровно четыре десятка.
Вечером, когда упала тропическая темнота и близкие звезды в очередной раз затеяли переговоры по своему загадочному коду, Урбс привычно обходил Приют дозором. Стража была на местах; не стоило опасаться, что кто-либо из охранников задремлет на посту, хотя чужих людей здесь не очень-то и боялись. Тем не менее Урбс обходил Приют каждый день дважды: с наступлением темноты и перед рассветом. И не только потому, что издавна привык полагаться лишь на самого себя. Его чем дальше, тем больше волновало молчание того отряда — или, если угодно, банды (терминология Урбса мало беспокоила), — который должен был доставить недостающих до сорока. Если завтра последних «ветеранов» не привезут, то придется действовать по рецепту благополучно улетевшего Берфитта: пожертвовать двумя из своих людей, ибо условия следовало соблюдать пунктуально: никогда в жизни Урбс еще не зарабатывал таких денег, какие обещаны ему за эту операцию. Надо любой ценой сделать то, чего ожидал Берфитт, а еще больше — как догадывался Урбс — его хозяева, которых экс-хирург, похоже, здорово боялся. Все это примиряло с мыслью о необходимости приговорить двоих своих людей к смерти. Но вовсе не жалость, не человеколюбие смущали Урбса: такими недостатками он не страдал. Тревожило его другое: люди, которых он возглавлял, тоже никак не относились к моралистам, но свою жизнь и благополучие ценили очень высоко; именно это сплачивало их, делало сброд отрядом, где каждый вынужден крепко держаться друг за друга. Если бы кто-то попытался пойти на предательство, он пал бы первой жертвой. Урбс прекрасно знал это, потому-то предложенный Берфиттом вариант относил к числу невыполнимых.