Когда заказанное было принесено, он налил себе кофе, выпил рюмку коньяку и начал свой рассказ.

— Было это три года тому назад. У меня есть заимка под Николаевском на Амуре и находится она верстах в двух от города. На этой заимке есть дом, отдельная кухня, конюшни, погреба и вообще все хозяйственные постройки.

Одним словом, это маленькая усадьба.

Мои рыбные промыслы находятся недалеко от этой заимки, и я в сезон лова всегда живу на ней.

Так было и тогда.

Как сейчас помню, я обносил заимку новым забором.

Старый забор был разрушен, и вместо него стояли новые столбы, только что врытые в землю.

Два цепных пса сидели на цепях около дома.

День, про который я рассказываю, был воскресный, и рабочих не было никого, за исключением моего конюха Филиппа, бывшего каторжанина, отбывшего уже срок каторги за убийство из ревности своей жены.

Это был очень хороший человек, преданный мне и не раз доказавший мне свою преданность.

Другой мой рабочий, Иван, поехал в город за какими–то покупками, и мы с Филиппом оставались одни.

Мы ходили по двору и пересчитывали доски, соображая, хватит ли их на забор или нет.

Вдруг наши собаки стали отчаянно лаять и метаться на своих цепях.

В ту же минуту из высокого кустарника, окружавшего заимку и соединявшего его с тайгой, выскочил огромнейший мужик и почти бегом пустился прямо на меня.

Вид его не внушал никакого доверия.

Он был одет в арестантские коты (обувь) и серую арестантскую куртку.

Шапки у него не было, и волосы развевались беспорядочными космами по ветру.

Лицо у него было жесткое, неприятное, и видно было, что это человек отчаянный, который не умеет щадить.

В первую минуту я хотел было бежать в дом за револьвером, но потом сообразил, что поздно.

Не успел я собраться с мыслями, как верзила был уже около меня.

— Барин, спаси меня! — проговорил он, задыхаюсь от быстрого бега.

Я удивленно взглянул на него.

— Я — Муха! — проговорил он сурово.

Я вздрогнул.

Уж слишком хорошо было известно это страшное имя в Сибири.

Этот каторжник, прозванный Мухой за свою идеальную способность исчезать из всех острогов, куда бы его ни сажали, был грозой всех приисков.

Он охотился на золотоискателей и бил их, словно мух.

Поймать его — было сенсацией, но еще труднее было удержать его на каторге или в пересыльном остроге.

Каждый раз он исчезал как дым, оставляя за собой кровавый след в виде убитых часовых.

Каторга его боготворила и слушала.

Он имел на всех громил почти сверхъестественное влияние. И этот человек теперь стоял передо мною, прося спасти его.

— Откуда ты? — спросил я.

— Из острога. Теперь меня уже хватились. Спрячь… — проговорил он сурово.

Филипп, молча наблюдавший эту сцену, подошел ко мне.

— Спрячь его, барин, — сказал он. — Муха в долгу не останется.

Совершенно машинально я вынул из кармана ключи, отпер ледник и указал на него Мухе.

В один прыжок он подскочил к двери и стал спускаться вниз.

— Смотри не выдай! — сказал он строго. — Каторга за меня отомстит. Товарищи знают, что я к тебе побежал.

Я кивнул головой и запер за ним дверь на висячий замок.

Проделав это, я растерянно взглянул на Филиппа.

— Хорошо сделали, барин, — произнес Филипп. — Он, хоть его и поймают, все равно убежит, а тогда, если вы его выдадите, вам не миновать беды! Прирежет беспременно и спалит! Он таковский.

Собаки снова залаяли.

Я взглянул в сторону города.

По кустарнику двигалась спешным шагом длинная цепь солдат с офицером во главе, направляясь на нашу заимку.

— Не видали ли вы здоровенного арестанта? Он только что побежал в вашу сторону! — крикнул офицер мне на ходу.

— Нет. А что? — спросил я удивленно.

Солдаты и офицер подошли к нам.

— Никого не видали? — еще раз спросил офицер.

— Нет! Проходили здесь два мужика с час тому назад…

— Ах — нет! Этот мог пробежать здесь минуты три–четыре тому назад! Он в арестантском костюме, высокий, широкоплечий…

— Нет, такого не видал, — решительным тоном сказал я.